птица сделала выбор, и крылья теперь вместо рук,
но слабыми вышли крылья, а так хотелось на юг

Требовать с волшебницы, повелевающей самим временем, какого бы то ни было спасения Канамэ Мадока не имела и малейшего права: ведь повязана Акеми Хомура стальными морскими канатами с такой неудачницей, как Канамэ Мадока, которую она ангелом-хранителем оберегает ото всех ненастий и бурь. Вся проблема заключалась лишь в ней одной и сейчас впору постыдиться за саму себя перед теми, которых в силу своей слабости она не смогла уберечь, но сделать это вполне могла, если бы не обещание перед самой собой не стать обузой для Хомуры еще больше; перед Сакурой Кеко, которая сейчас извиняется перед Мадокой за то, что не смогла вытащить Мики Саяку из пучин темных вод поверженной обидами души, сколь бы сильно она того сама не желала — и Канамэ про себя думает, что Кеко ни в чем не виновата, несмотря на то, что алая волшебница считает иначе. В любом случае за попытку — ' спасибо '.

Канамэ Мадоке не хочется верить в известия о смерти двух ее одноклассников, но Акеми Хомура врать не умеет: не в ее правилах было это, не в ее духе, которого коснись кончиками пальцев — и нежная кожа на них покроется холодной водой ото лавандового кубика льда. Она успевает вовремя понять ясно и осознанно, что за сегодняшний день она потеряла аж троих одних из значимых в ее жизни людей, с которыми она провела свои самые лучшие детские годы своей жизни. Точнее, с двумя из них — с Кесуке она не была достаточно близко знакома, в отличии от самих же Саяки и Хитоми, но горечь утраты, тем не менее, была ощутима все равно. Канамэ Мадоку начинает лихорадочно чуть трясти от ощутимого груза вины на своих плечах, от целого патока горячих слез, которые текут по ее щекам — и она, оперевшись о дерево, почти падает на колени, оседая рядом с Хомурой, с которыми они остались в парке только вдвоем ( Сакура Кеко поспешила удалиться, кажется, предав себя прелестям одиночества — и в этой ситуации ее можно было прекрасно понять ). Ладонь немного саднит от твердой коры, к которой она прижимается, чтобы не упасть на холодную землю, но Канамэ Мадока совершенно не обращает на это никакого своего внимания. Розовый пион ее сердца увядает от боли, которую ей доводится сейчас переносить; чахнет от слез, которые действуют на нее горячим ядом.

И, несмотря на то, что во внутреннем дворике школы становилось лишь холоднее, — папа рассказывал ей однажды, что, когда умирает где-либо поблизости хороший человек, то погода начинает ' плакать ' вместе с его окружением, а если разразится неожиданно гром страшенный посреди пасмурного неба, то и умерший, значит, был далеко не святым, каким бы он  хотел казаться на самом деле, — вставать на ноги не хотелось совершенно. Хотелось одного: уснуть и не просыпаться до тех самых пор, пока этот кошмар Канамэ Мадоки не закончится, мироустройство в котором было излишне несправедливо. И желание ее сбывается, потому что просыпается ото сна без сновидения резко и неожиданно прямиком на своей кровати ранним утром, когда лучи солнца окрашивают майские свинцовые небеса розово-оранжевыми призматическими переливами, что казались сейчас невероятно тяжелыми, давящими голову со всех сторон. Вероятно, последние оставшиеся сутки она провела в невесомой туманной мгле, воспоминания в которой стираются без остатка, хотя, быть может, виноват во всем пережитый стресс, от которого не спрятаться и не укрыться даже всеми пушистыми одеялами этой планеты. Сквозь остатки усталого пробуждения Канамэ Мадока чувствует чье-то знакомое, воистину внеземное присутствие. И в своих точечных подозрениях она не прогадывает: знакомая околокошачая тень падает на ее кровать со стороны окна, прикрытого сплошным рулоном жалюзи. Неуверенно потянувшись рукой ближе, Мадока приоткрывает шторину наверх — Кьюбей, будто бы всю ночь поджидавший пробуждение Канамэ на самом краю окошка, одобрительно взмахнул струящимся движением хвостом.

— Канамэ Мадока, я долго ожидаю твоего решения, но более времени для размышления у тебя нет, — ровным тоном начинает Инкубатор, переводя свои рябиновые бусинки глаз легким движением головы в сторону смятенной девочки. — Сакура Кеко представляет опасность для этого города. После вполне предсказуемого обращения Мики Саяки в ведьму, она совсем перестала за собой следить, — при упоминании имени своей подруги детства, Канамэ Мадока неосознанно сжимает в руках ни в чем неповинное одело пальцами, до сих пор не в силах смириться с этой страшной по всем фронтам правдой, от которой даже невозможно почувствовать вовремя металлический вкус на языке, если как-то неосторожно ты прикусишь нижнюю губу чуть больше положенного. — Сакура Кеко вот-вот ступит на ту же скользкую дорожку. И первой пострадает Акеми Хомура, которая так упорно тебя защищает от несуществующей угрозы, — Кьюбей, заметив очевидные треволнения сердца Мадоки, спрыгивает с края окошка прямиком ей на колени. — Сейчас она отправилась к ней в гости. С большей долей вероятности Сакура Кеко вновь заведет разговор о спасении Мики Саяки с помощью магии Акеми Хомуры. Как ты думаешь, Канамэ Мадока, чем может обернуться их разговор на этот раз? — ответ напрашивался сам собой — очевидно, что ничем хорошим. Мадока испуганно дергается в сторону от Кьюбея, подобно лани среди крупной изумрудной травы, завидевшей прицелевшегося в нее охотника. Во что бы то ни стало, она должна поспешить помешать свершиться неминуемому.

— Помешать этому, ты, увы, еще не в силах, — читает мысли Мадоки инопланетное существо, засматриваясь в спину резво вставшей с кровати девушки, что замельтешила по комнате в поиске своих вещей. — Нет, Кьюбей, в силах. Я не дам Кеко-тян превратиться в ведьму, — перехватив красно-черное платьице с одной из вешалок, Канамэ заходит за дверцу шкафа, чтобы переодеться. На чьих-либо глазах этого не хотелось делать от слова ' совсем '. — И на этот раз я защищу Хомуру-тян, что бы мне того не стоило, — Канамэ Мадока ощущала сейчас весьма ощутимый мандраж, разливающийся по всему телу. Не могла она так просто успокоиться, не могла она сейчас взять себя в руки, так как не осознавала ясно, что ей необходимо было делать дальше. — О том я и говорю, — уже более воодушевленно отвечает Инкубатор, одним грациозным прыжком покидая уже теплую кровать Канамэ, делая неспешные шажки все ближе и ближе к шкафу, за которым она уже надевала на свою шею любимый золотой кулон с сердцем. Она всерьез принимала его за свой неприметный оберег ото всех бед, а не только за красивую вещицу в качестве дополнения к ее наряду, поэтому сейчас кулончик должен быть с ней рядом, как никогда ранее. — Все зависит сейчас от тебя, Канамэ Мадока. Стань волшебницей — и ты сможешь спасти не только своих подруг, но всю Митакихару от надвигающейся угрозы в лице новой ведьмы.

Сакура все понимает и почти принимает, только вот боль, что разрывает изнутри, заставляет тонуть волшебницу в своем отчаянии и сожалениях, приближая страшный момент становления ведьмой. Кёко сжимает дрожащими пальцами чашку с чаем, будто это поможет ей успокоиться. Но увы, ей уже ничто не поможет. Вторая потеря слишком подкосила ее. Сакура не была готова к этому ни морально, ни физически, ведь она слишком отчаянно боролась за душу Саяки, что теперь оно поглощало ее душу, словно в расплату. Выслушав Хомуру, Кёко все же заставляет себя сделать глоток чая и улыбается. Только улыбка выходит вымученной, уже не похожей на прежнюю. Она видит беспокойство подруги, но даже и не думает останавливать свое падение, что взяло свое начало со смерти Мики Саяки.
- Вот как, - произносит немного задумчиво, смотря на самоцвет души, что был заключен в кольце.
«Ты должна очищать свой самоцвет, иначе закончишь, как и Саяка» - всплывают в памяти слова Кьюбея, пока Сакура рассматривает чернеющий камень. Да, она должна была очистить самоцвет души тем зерном бед, что так и осталось лежать в ящике комода. Только имело ли теперь это хоть какое-то значение? Нет, для Сакуры Кёко – алой волшебницы потерявшей все, что было дорого, ничего не имело значение. Слишком много она отдала.
- Все же отец был прав, - произносит Сакура с горькой усмешкой, переводя взгляд на Хомуру. – Я могу лишь играть с душами людей. Я никого не могу защитить, - ее голос пустой, потерявший все эмоции. Она действительно не понимает зачем все это теперь, но точно знает, как закончит свой путь совсем скоро.
- Спасибо за чай и за помощь, Акеми, - Кёко ставит пустую чашку на небольшой столик, собираясь уходить. Ни к чему Хомуре видеть, как Сакура станет ведьмой, положив этим конец всему, что терзало ее душу в последнее время. – И прощай, - с этими словами она уходит, чтобы более не встретиться с Акеми.
Самоцвет в кольце еще больше чернеет, пока Сакура уходит от дома подруги, раздираемая отчаяньем, и идет в парк. В голове вертятся слова Кьюбея и девушка злобно усмехается.
«Значит тебе нужны ведьмы. Да пусть все пропадет пропадом вместе с тобой!» - последняя мысль перед тем, как Сакура Кёко падает замертво, чтобы воскреснуть иным существом, имя которому Офелия. Больше никаких тревог и забот по спасению мира от ведьм. Теперь она одна из них и нет никаких чувств, и воспоминаний, а имена подруг стали пустым звуком. Только бесконечный голод и стремление утолить его.  И Офелия обязательно насытится, нужно только подождать, пока в её барьер забредут беспечные жертвы.

Отредактировано Sakura Kyouko (2020-11-05 08:40:04)

Новоиспеченная волшебница готова была поклясться чем угодно, что с такими силами, расплескивающимися внутри ее самоцвета души будто розовой пахучей водой с плавающими разноцветными блестками ( прямо точно такими же, как только можно было бы то только себе на уме вообразить хорошенько, которые есть в ее любимых ананасовых и банановых кремах с единорогами на упаковке да в лаках для волос, которыми Мадока не брезговала иногда пользоваться праздничного выхода ради, чтобы волосы ее сияли на солнце семицветным золотом ), она готова и настоящие эверестовые горы свернуть. Не то, чтобы с преждевременным успехом хотя бы остановить злодеяния очередной ведьмы без чьей-либо сторонней помощи и хранить тишайшую гладь Митакихары самостоятельно впредь, дабы не опозорить память своих погибших за нелегкую судьбу обреченных на смерть защитниц всего мира подруг. Точнее, она, конечно, попытается это сделать, ведь, в конце-концов, попытка — не пытка, магической тактике ведения войны она не была обучена, но ей за это по лбу уже по-любому не дадут. После драки кулаками в ответ не машут. Жаль только стало, правда, что отзывалось в прямолинейности верной вины за произошедшее отголосками болезненных ударов сердца о хрупкую грудную клетку, всех этих бесконечных попыток Хомуры так отчаянно бороться за нее, за ее выживание в этом нескончаемом дне — или же недели? — сурка.

Нет, Акеми определенно не заслуживает даже знать имя столь бестолковой девчонки, произносить его с улыбкой на губах своих вишневых, которая, несмотря на всю ланью краткость и трусливость нрава своего, все равно делает всегда так, как велит на то ее самопожертвенная сердобольность ко всему живому на этой голубой планете. Мадока, вспомнив на мгновение о бесстрашной спасительнице, каждый шаг которой — корочка льда по весенней траве протоптанная, на секунду слабеет дыханием, но, опомнившись, где и с кем с оку на око она сейчас находится, приводит с заметной судорогой в легких, прикрыв глаза свои яркие, его в норму. Ничего теперь не попишешь. Остается на душе своей хранить хрупкую, как любимую хрустальную вазу любимую мамину на полке дома, надежду на то, чтобы однажды это проклятие волшебницы времени однажды наконец закончилось, отпустило столь храбрую девушку из своих пут насовсем, дало насладится жизнью и последующим взрослением сполна, позволило вновь есть стать обычным и нормальным подростком, который не обременен ничем таким весомым, что бы позволило омрачить ему вечно юный май — лучшего месяца, не самого далекого от долгожданный летних каникул.

Канамэ Мадока надеялась сохранить все моменты с Акеми Хомурой в памяти своей, добро явно помнящее больше, чем какое бы то ни было зло, чтобы попытаться вспомнить все в мельчайших подробностях, коли у нее это получится, в своей следующей жизни, если этот первый и единственный на ее едва начавшейся магической ' карьере ' бой станется для нее последним, чтобы в следующий раз загадать Кьюбею другое желание в обмен на душу и вечную охрану любимого города от скрытых угроз в лице отчаявшихся волшебников и волшебниц. ' Освободить Акеми Хомуру от моего бесполезного спасения ' — интересно, возможно ли будет провернуть настолько заковыристую просьбу с Инкубатором и заставить того самолично разрушить оковы предназначения на ее тонких запястьях? Канамэ не знала точного ответа на данный вопрос, но обязательно проверит эту теорию в следующий раз, ежели он и состоится. Словом, о том, что происходило здесь и сейчас: Мадока готова была поклясться, что ощущала обостренным шестым чувством чье-то недалекое присутствие ( кого-то сильного невероятно, мощного, чем она сама, в сотни раз наверняка ), но чье именно — так и не смогла понять. Все эти магические ощущения, недоступные для обыденного человеческого нутра, как казалось, своей божью запретностью, ей были в новинку. Да и пристальным взглядом она была полностью поглощена ко своей сегодняшней сопернице, что, наконец, обращает на нее свое внимание, не заставляя долго ждать себя: несется на своем пестром, будто плюшевом, сшитым вручную из мягкой пряжи, коне ближе, ловко пробираясь по воссозданному барьеру, как и должно оно то быть.

if someone tells me it’s wrong to hope
i’ll tell them they’re wrong every time

— Прости меня, Кеко-тян, — шепчет тихо с привычным сожалением в тонком голоске Мадока, выуживая магическим жестом из крохотных ладоней, облаченных в приятную ткань белоснежных перчаток, волшебную энергию, в ту же минуту преобразовывая его в лук. Подогнув коленки, Канамэ отпрыгивает назад, не давай добраться до себя Офелии, пока волшебница не станет готова к первой решительной атаке в столь нежеланном нападении ( или же защите — кто знает ), однако выхода особого у девочки и не было вовсе. Драться придется в любой вариативности дальнейших событий. Видела прекрасно, к чему приводят попытки образумить ведьму. Ровным счетом ни к чему хорошему, как показали в прошлом на то Мики Саяка и Сакура Кеко лично. Последняя так и не достучалась до небес над холодным и неприступным морем, корочка толстого льда не позволила ей окунуться в океаны и нырнуть в потаенные глубины разгоряченной души Октавии фон Секендорф. А ей, Канамэ Мадоке, — такой бессильной, жалкой и слабой, — и подавно. За спутанными рассуждениями у себя в голове волшебница ненароком вовремя не подмечает, как ее постепенно начинают окружать услужливые своей огненной хозяйке фамильяры, минуя плавающих по воздуху аквариумных рыб в ведьмином барьере Офелии. Походили они на воинов в шелковых однотипных кимоно, чьи головы, обращенные на Мадоку и которые, кажется, не собирались давать ей спуску, обращаются в драконьи, дышат на нее разгоряченным пламенем из зубоскалых пастей, на что Канамэ, с тихим вскриком на губах, лишь только успевала уворачиваться и отстреливаться цветочными стрелами, дабы те ненароком не оставили на ее коже неприятного вздувшегося ожога или же подпалили ей волшебное платье.

Но фамильяры Офелии оказываются куда хитрее и некоторые из них, подобравшись незамеченными низкорослыми тенями за спину школьницы, хватают ее под худые ручки и не дают пошевелиться ни на йоту малейшую в сторону, останавливая напускным замешательством запущенную одну за другой атаки, рассеивающих тьму и уничтожающих в своей изящности ведомых всеми прижизненными обидами ведьмы созданий тьмы. Мадока старательно пытается отбиться от них, но ощущает, как за плечами ее тонкими, окруженных плотными воланами наплечников ее наряда, оказывается что-то куда страшнее и больше, нежели ставшими за короткое время столь привычными слуги Сакуры Кеко. В этом и была беда волшебницы: забылась она так невовремя, совсем упустив из видимого обзора перед собой их госпожу, за что получает тут же крепким ударом по спине, который отбрасывает ее далеко в сторону. Было, конечно, не так больно — спасибо Инкубатору за то, что хотя бы в этом плане соврал, — но без лишних слов обидно за то, что она лежит сейчас здесь, сбитая с ног, а к ней скорым лошадиным темпом поскорее подбирается лихая всадница с горящей головой на своем верном скакуне. Которая не ждет, чтобы ее оппонентка хотя бы успела вскочить на свои ноги для более равной битвы не на жизнь, а ныне на смерть — взмывает алибастру и острым концом опускает прямо на грудь точечным ударом под испуганный взгляд Канамэ Мадоки.

Она не успевает предпринять ничего, что бы смогло спасти ей жизнь, лишь только чуть оторвать руки от пола, в намерении вовремя ухватится за оружие и отвести его от себя. Стальное расписанное острие входит безошибочно в ее самоцвет души между ключиц, пронзает насквозь грудь и поражает собой легкие, что начали наполняться тут же чем-то горячим и достаточно вязким, преобладающего металлическим привкусом во рту. Мадока даже не успевает почувствовать боли ( но осознать при этом прекрасно свой конец, в котором не было ей спасения ) — взор ее стекленеет и невидящим взглядом устремляется в вышину ведьминого барьера. И, когда в девичьем нежном теле более не остается сил, пионовые глаза медленно закрываются, в коих запечатляется бездумно напуганный крохотный силуэт Акеми Хомуры напоследок, виднеющуюся где-то вдали от них, голова безжизненно опадает в сторону, а с губ потекла обильная струйка крови прямо на и без того алую бархатную поверхность под собой. Смерть настигает несчастливицу Канамэ, принимает ее со всем, кажется, присущим ей благородством, пока та опутывает ее липкими черными тенями-щупальцами и позволяет ей снова окунуться в беспечный котел вечности. В который раз. И обиднее становится как-то ненароком, что не успевает она попрощаться ни с кем: ни со своею семьей, что так и не узнали потаенные секреты о своей безгрешной дочери, ни с Акеми Хомурой, которой она на самом деле была обязана всем. И которую Канамэ Мадока вновь разочаровала своей наивной верой в лучшее и даже не попросила за это предсмертного прощения.