Теплая весна с приятным ароматом цветущей сакуры сквозит через приоткрытое окно. Она убаюкивает, ласкает под тихий шелест деревьев во дворе, пока одна крайне замечательная девочка не подрывается на кровати среди любимых плюшевых медведей и котов от пелены уж слишком пугающего кошмара, от которого в висках до сих пор слышен гул учащенного биения сердца. Для Канамэ Мадоки это было слишком ненормально — настолько, что она сжимает в объятиях первого попавшегося зайца крепче, а сама смотрит меланхоличным взглядом куда-то в левую сторону от себя, где не было, казалось, никого, кроме пустоты и пары привычных предмета мебели ( по-яркому девчачьих, воистину ). И от радостного гула упившихся холодных вод в фонтанах птиц не становилось лучше.

К жизни ее возвращает доносящийся запах завтрака из кухни и возбужденный крик маленького мальчика, который просыпается с первыми лучами солнца — кажется, ее младший брат любил вставать вместе с отцом на пару, прислушиваясь к каждому новому шагу по деревянным половицам поутру в их доме. Сама Мадока пошла в мать — та, судя по всему, еще продолжала видеть десятые сны в постели родительской спальни, где занавески были слишком плотны, чтобы горячее утреннее солнце могло достучаться до женщины так навязчиво. Вероятно, эта самая излишняя схожесть друг с другом и позволила стать ими настоящими друзьями. И все же. Что за девушка успела посетить ее омраченный угольными красками сон? Почему не давала себя спасти? Как же было больно сейчас на душе. Слишком больно от этой бесконечной вереницы из бесконечных 'почему', ответы на которые она, конечно же, не получит.

Навряд ли она сможет с кем-то поделиться своими ночными страхами из потаенных уголков сознания — Канамэ Мадоку о чем-то словно бы ненавязчиво предупреждали, а о чем именно — не имела и малейшего понятия. Обычно Мадока ощущала себя сильной девочкой из благополучной семьи ( вот и сейчас она спускается вниз, желает доброе утро своему отцу, что возится по привычке душевной в своем саду, прежде чем побежать прытью лани с лучезарной улыбкой к матери и разбудить ее ) — сейчас же отчего-то обнимает душу ее ощущение бесконечного дня сурка, от которого она становилась все более неуверенной в себе и своем выборе. Даже процесс выбора ленточек для волос с мамой становился слишком знакомым процессом, — а ведь она пытается примериться к своему новому стилю всего-навсего несчастный первый день. Канамэ Мадока считает, что она попросту себя накручивает и ей стоит заняться вполне привычными вещами. Например, безоблачно мечтать о балете и большой сцене ( и танцевать под мелодии из ' Щелкунчика ' великого русского композитора Чайковского ), пока она кусает бутерброд с томатным соусом ( несмотря на то, что Мадока — еще та любительница сладкого, ведь даже ее духи отдавали приятным ароматом свежей арктической малины ) под тихий шум перелистываемой свежей газеты и разговора родителей.

А затем, по невидимой инерции, опаздывать на пару минут на встречу со школьными подругами. Без подколов Мики Саяки она на этот раз не обойдется. Тик-так, тик-так. Душа бьется о грудную клетку от покрытой паутиной неизвестности. Ни Саяке, ни Хитоми она не решается рассказать о том, что видела в своих снах после удара часов в полночь. Ей хватает сполна того, что она улыбается и идет навстречу солнцу ( и привычным школьным будням без происшествий ), пытаясь увернуться от тычков вечно ретивой духом Мики, в привычной манере заявляющая, что никакому тайному поклоннику она не отдаст Канамэ Мадоку ни за какие коврижки — все же, подруга заметила ее новую прическу, что говорит о ее внимательности и заинтересованности, когда Шизуки Хитоми отреагировала на красивые розовые ленточки Мадоки более спокойно, что было совсем для Канамэ не удивительно — в тайне ей оставалось восхищаться и даже слегка завидовать такому воспитанию девочки. — Сегодня же приходит к нам новенькая, да? — спрашивает скромно Мадока, неожиданно вспоминая для себя о самом важном, — дежурной по классу ей выпало стать именно сегодня, как ни крути, — волочась позади всей их кучной тройки по дорожке в парке прямиком к школе. Откровенно говоря, не хотелось оставаться сегодня в удушливом классе и погулять на улице, вдыхая полной грудью ароматы пробуждающейся природы. — Интересно, какая она? — прижимает палец к губам Канаме, будто бы о чем-то задумываясь. Точнее, о ком-то.

Однако Мики Саяку и Шизуки Хитоми это словно совсем не волновало. Будто бы эти самые новенькие появляются в их классе чуть ли не каждый день. А поэтому говорят, чтобы Мадока бросила эта дело — ей не за чем так печься о совсем незнакомых ей людях заранее. Урок начинается с обычного наставления от госпожи Саотомэ, которые всем, порядком, уже надоели ( особенно мальчикам, которым приходится терпеть придирчивость своей наставницы практически каждый божий день ) — Мадока теряется в ее историях жизни и даже забывает на какое-то время о главном событии этой недели. Пока женщина не успевает опомниться и позвать девочку в класс, представляя ее для нового коллектива. Канамэ Мадока смотрит на нее с приоткрытым от удивления ртом, пока сердце уходит в пятки от столь нереального и невообразимого совпадения обстоятельств. — Я видела тебя во сне, — тихо шепчет Мадока, да так, что ее вовсе никто не услышал из присутствующих в классе рядом с ней, не отрывая своего взгляда от этой хмурой обладательницы потрясных длинных волос цвета вороньего пера. Этого просто не может быть. Хотелось даже спрятаться под партой, но что-то тормозило каждое ее лишнее движение не по той касательной полосе — не иначе, чем праведная любопытность, которая однажды сгубила драную кошку на одном из адских перекрестков четырех дорог.

Ее зовут Акеми Хомура. И это имя отдает шепотом листвы на струнах тонкого ветра под предгрозовыми тучами на рассвете чем-то до боли знакомым — чем-то, за что Канамэ Мадоке стоит цепляться, как за спасательный оранжевый круг в океаническом шторме, да вот только почему — понять не может совершенно. Чувство это в ней весьма приглушенно, — да так, что дышать становится едва ли не сложнее, но Мадока пытается взять себя в руки ( конечно, обнимать себя за плечи она не собирается, воображая себе на уме хорошую подругу напротив, рядом с которой она ни за что в жизни не пропадет, достаточно сделать пару глубоких вдохов и выдохов, прикрывая глаза цвета розового летнего вечера ) и у нее получается это не то, чтобы хорошо, но можно сказать, что она хотя бы очень сильно попыталась. Ей остается проводиться взглядом новенькую в их классе да ее законного места за первой партой одного из рядов, а затем, нервно сжимая синюю ручку в тоненьких пальчиках, устремить свой взгляд в писанину аккуратным девичьим почерком в своей тетради.

твои пустые слова как ножик в живот
я все сделала не так, я просто не смогла;

Даже нарисованная на полях мордочка счастливого котика не делает ситуацию в привычной манере ярче и едва ли не светлее — все же Мики Саяка, припоминая свои слова о ' будущей женитьбе на Мадоке ' в шутку ткнула перед уроком пальцем в небольшой рисунок, и громко заявила, что они обязательно заведут котенка, как милейший символ их любви ( на что Канамэ только улыбалась в ответ и тихонько кивала своей подруге в такт головой — ни о какой девичьей любви и речи идти не может, Саяка устраивает этот концерт только для того, чтобы вдоволь поиздеваться над бедняжкой Хитоми ). Канамэ Мадоку продолжало распирать откровенное любопытство — она смотрела Хомуре практически в затылок завороженно / озадаченно, а когда возникало в аккуратливой осторожности девочки смутное подозрение на то, что Акеми вот-вот обернется — вновь утыкалась взглядом в парту, кажется, находя в ней что-то более интересное. Да что же с тобой происходит, Мадока? Кажется, кое-кто сегодня не выспался из-за этих кошмаров, откровенно задурманившие тебе голову.

На перемене, в смущении сжав рукав своего светлого пиджака, она долго собирается с мыслями, прежде чем решившись подойти к Хомуре спустя несколько минут, которую обтолпила со всех сторон целая группа одноклассниц. — Привет, — Мадока привлекает внимание Акеми Хомуры, тихонько и по-кукольному махнув ей в приветствии рукой, после чего делает легкий поклон в качестве дани уважения японскому этикету. — М-меня зовут Канамэ Мадока. Для друзей просто Мадока, — девочка нацепляет неловкую улыбку — возможно, Хомуре будет куда занимательнее проводить свое время среди девушек, которые не были столь скромны собой ( несмотря на то, что даже они выражали свою симпатию Мадоке, с улыбкой называя ее милой младшеклассницей и заплетая ей в свободное время из ее волос новые прически, решаясь примерить на себя роли старших сестер ). — Я дежурная в этом классе, п-поэтому если тебя потребуется какая-либо помощь, то буду рада тебе в этом подсобить, — после этого не самого худшего представления самой себя, Канамэ начинает себя чувствовать более уверенно. Ведь всякое может быть во снах — вплоть до обычных совпадений, от которого кругом может идти голова. И это ощущение, вероятно, успела прочувствовать и проецировать на себя Хомура, которая вполне спокойным голосом говорит о том, что ей сейчас нездоровится. — Давай, я тебя провожу к нашему школьному лекарю, — берется за инициативу тут же Мадоку, отступая на шаг и давая своей новой знакомой пройти. Канамэ слышит обреченные выдохи одноклассницам, которым не выпала сегодня честь проводить потенциальную подругу по сплетням и тайнам до медицинского пункта, где они бы с удовольствием хоте ли бы познакомиться к Акеми Хомурой поближе. Мадоке становится даже как-то неловко, что ли.

За Акеми Хомурой тянулся сиреневый шлейф загадочности. Мадока чувствовала на своем затылке пронзительный взгляд ледяных глаз, на что она чувствовала себя в лишний раз в незамысловатой у европейцев ' не в своей тарелке '. Поэтому она решается разбавить эту незадавшуюся тишину своим легким на подъем голоском, к которому так давно привыкли вышедшие на законный отдых школьники. — Ты ведь Хомура, верно? У-у тебя очень необычное имя, правда, — сделав полуоборот головой назад, она смотрит на новенькую и невольно подмечает, что Акеми становится смирнее тучи. Она сказала что-то не так? — Точнее, я хотела сказать, — она пытается правильно подобраться, в неловкости поправляя хвостики и устремляя свой ягодный взгляд в пол. — Оно у тебя красивое. Тебе с ним повезло! — Мадоке сейчас лишь хотелось двух вещей — провалиться от стыда под землю и чтобы ее наконец-таки правильно поняли.

Но случается то, что по законам вероятности из мириадов возможностей, должно было случиться. — Хомура-тян, — испуганной ланью одними губами шепчет Канамэ Мадока, пугаясь стремительному изменению поведения Акеми, которая неожиданно оказывается напротив нее. Мадока складывает ладони в замок и прижимает их к своей груди — отчасти боится, что Хомура буквально ни за что накричит на нее и их отношения не зададутся буквально с первого дня их сумбурного знакомства. Однако вместо этого девушка начинает говорит о том, что судьбу менять не стоит — о том, что не стоит становиться кем-то другим, если ей дорого все то, что окружает Мадоку сейчас по сей день ее мирной жизни. Канамэ приоткрывает рот от удивления, но сказать Акеми Хомуре в ответ ничего не может — если бы ее только понимала, то все было бы ожидаемо иначе. А поэтому, в удивлении и легком мандраже Мадоке остается проводить новенькую в тень следующего здание школы, которое неразрывно связывал стеклянный коридор. Ноги будто прирастают к полу, а сама Мадока ощущала привкус накатывающего на нее страха, отдающего не иначе, чем самыми настоящими острыми осколками зеркал — такими холодными и смертельно опасными.

вновь пепел надежд как в горле песок
я не хочу, чтобы жизнь уходила мимо меня;
Томое Мами умирает слишком мучительно, с ужасом смотря в пасть самой смерти с отвратительным привкусом карамельного сыра ( кажется, Мадока теперь не сможет долго смотреть на сладости — исключительно бледно-розовые яблоки, которые захочется стискивать в руках от густого плача навзрыд до побеления костяшек пальцев ). Да, глупо так тосковать по девочке, которую знаешь от силы всего лишь несколько дней, нервно слетевшихся в целую неделю, что прошла мимо них так незаметно, но Канамэ Мадока не могла не переживать за ту, что умерла в глубоком одиночестве, оставшаяся никому не нужной в этом мире, за который она так отчаянно боролась. Тем более, что Мадока дала обещание ей, выполнение которого она так с треском смела провалить — она не смогла вовремя ее защитить, она оставила ее со своей проблемой одну. — Слезами горю не поможешь, Канамэ Мадока, — раздается почти мурлыкающий голосок позади Мадоки в полупустой квартире Мами, где больше никогда не запахнет свежей выпечкой, а сама Канамэ не послушает жизненные истории о том, как волшебницам трудно живется, постоянно находясь на грани между жизнью и смертью, от которых стынет в жилах кровь.

Мадока едва ли испуганно дергается, прежде чем утереть проступающие слезы на глазах крохотной ладонью, и обернуться на источник шума позади себя. — Кьюбей, — скорее не спрашивает, а констатирует факт Мадока, явно не готовая к тому, что он вообще здесь появится после всего того, что ей пришлось пережить. — Вы же были друзьями. Разве ты не переживаешь? — ведь невозможно этому существу относиться настолько наплевательски на своих подопечных, особенно на ту, которая готова была спасти ее от Акеми Хомуры, которая вела себя слишком странно в последнее время. — Я не испытываю какие-либо эмоции по этому поводу, Канамэ Мадока. Мое естество этим не больно, — грациозно взмахнув пушистым хвостом, Кьюбей, махнув головой в сторону, подбирается семимильными шагами ближе к девочке. — Если бы ты взялась за свое обещание основательно, то ты бы смогла все это предотвратить, — плечи Мадоки понуро опускаются ниже — сейчас она ощущает себя максимально виноватой в произошедшем. Слова Кьюбея не действовали на нее сладкой поддержкой в такой гнусный период потерь ( смерть Мами еще долго будет преследовать девочку в ее самых страшных ночных кошмарах ) — они делали сейчас только хуже. — Но ты сможешь искупить перед ней свою вину — заключи со мной контракт, Канамэ Мадока. Томое Мами была бы этому очень рада. Да и кто знает — возможно, что следующей жертвой ведьмы падет Мики Саяка, — неожиданное предложение застает Мадоку вновь врасплох. А страх за жизнь Саяки подпитывал ядом ее нежную душу, которая вот-вот затрещит по швам. — Я-я даже не знаю...

Ещё одно утро, пора в школу, там ждут две лучшие подруги: Мадока и Хитоми. Мики очень любила проводить с ними время, поэтому школьные будни не казались ей серыми и монотонными. Она любила веселиться с подругами, особенно ей нравилось подшучивать над Мадокой. Саяке доставляло удовольствие смотреть как мило смущалась Канаме в такие моменты. Ради этого определенно стоило жить. Затем нужно было заскочить в больницу к другу детства, Кёсуке. Он – очень талантливый скрипач, которому было уготовано судьбой стать знаменитым и играть на большой сцене… если бы не авария, из-за которой теперь он вряд ли когда-нибудь сможет играть. Пожалуй, это было единственным, что несколько омрачало жизнь Саяки, но она сама старалась не предаваться унынию и уж тем более не позволять Кёсуке печалиться из-за этого, потому что никогда и ни в коем случае нельзя терять надежду, нужно только верить и всё обязательно будет хорошо. Каждый раз она приносила ему диски с классической музыкой, да и сама благодаря ему полюбила её, и стала в ней неплохо разбираться. Она любила Кёсуке, хоть и не могла в полной мере признаться в этом ни себе, ни ему, да и рано еще, впереди целая жизнь. Мики Саяка – милая хрупкая девочка, внутри которой неиссякаемый источник позитивной энергии, которой бы хватило на всех жителей Митакихары и ещё осталось бы на небольшую деревню.
Всё как обычно: утро, встреча с подругами, первый урок, на котором учитель снова жаловалась на очередного своего неудавшегося бойфренда, но это всегда было весьма забавным. Казалось, этот день будет таким же, как и все остальные, но сегодня учеников второго класса средней школы ждал небольшой сюрприз в виде новенькой, Акеми Хомуры. Да, все замерли, увидев её. Она была действительно очень хороша собой и вызывала лишь восхищение. Конечно, Саяка тоже невольно залюбовалась новенькой, но только на мгновение. Акеми была непохожа на других девочек, и, конечно, дело было не только во внешности, что-то было в ней такое… странное. Ах, знала бы Саяка, что с этого момента всё уже совсем не будет так как прежде.
В детстве Саяка любила читать сказки о волшебницах, спасающих мир от зла. Она сама мечтала стать такой, пыталась соорудить себе красивый боевой костюм из маминых платьев и боролась с воображаемыми монстрами. Обычное детство практически любой девочки. Но девочка повзрослела и всё позабылось. Детство давно в прошлом, поигралась, помечтала и хватит. Есть вещи поважнее, например дружба и любовь, но если бы выпала владеть магией и спасать мир от зла, то, наверное, Мики точно была бы не против. Кто ж знал, что иногда даже самые сумасшедшие мечты могут оказаться целиком и полностью реальными? Томоэ Мами – живое воплощение мечты, любая девочка, увидев её воочию, была бы в неописуемом восторге, Саяка не была исключением. Угораздило их с Мадокой угодить в какое-то жуткое место, которое в конечном итоге оказалось барьером ведьмы. Всё было как во сне, кошмарном и бредовом. Хотелось, чтобы прозвенел будильник, чтоб открыть глаза и увидеть только свою комнату, освещенную утренним солнцем. Но никто не спешил будить Саяку. Было страшно, но внезапно перед напуганными Канаме и Мики возникла очень красивая девушка. Она в два счета расправилась с этой жутью. Саяка впервые видела такое. Спасительницу звали Томоэ Мами.
С этого момента у Саяки появился кумир. Да, эта светловолосая волшебница не давала ей покоя, всё это было слишком восхитительно и прекрасно. Хотелось когда-нибудь стать такой же. И Кьюбей мог это воплотить в реальность, нужно было лишь одно желание. А чего можно желать Саяке, у которой всё есть? Все живы, все здоровы, все счастливы, ну, не считая Кёсуке, но с ним всё обязательно будет хорошо, девочка верила в это. С этих пор Мами вошла в круг друзей Саяки, чему последняя была очень рада, ведь Томоэ была не просто волшебницей, а еще и очень хорошим человеком, которых в этом мире не так уж и много. Теперь Мами приглашала её и Мадоку с собой охотиться на ведьм, что не могло не радовать. Саяка всё еще не могла поверить, что всё это действительно происходит наяву, а не в мечтах или во сне. Всё было слишком захватывающе. И ей было даже немного жалко окружающих людей, которые не догадываются о том, что рядом происходят такие удивительные вещи. Это всё было настоящим подарком судьбы. Но пока что Мики решила остаться в роли наблюдателя, Мами и так хорошо со всем справлялась.
Ещё один день, проведенный с Мами, снова охота на ведьму. Саяка, как всегда, восхищена и уверена, что всё снова будет на высшем уровне. Иначе ведь быть не может. Сейчас подруга победит ведьму, а затем они это вместе отпразднуют. Только в этот раз зачем-то вмешалась эта новенькая выскочка, Акеми Хомура, начав что-то говорить о том, что эта ведьма не такая как другие. Да что она о себе думает? Она сомневается в Мами? Дура! Эх, была бы Мики волшебницей, она бы с радостью дала бы хорошего пинка этой Хомуре, но пока что ей оставалось лишь закипать от гнева, вызванного наглостью Акеми.
Это просто очередная ведьма, для Томоэ-сан не составит труда справиться с ней, в этом даже сомневаться не стоит. Всё идет как надо, точнее шло как надо, пока не вмешалась Акеми. Чёрт её принес. Если бы не она…
Мами погибла. Ни в одной сказке волшебницы не умирали, а Мами больше нет. Как так? А всё из-за Хомуры, которая нарочно бросила в её сторону бомбу, а ведьма воспользовалась замешательством Томоэ. Наверное, это было самое страшное, что Саяка видела за всю свою жизнь. Страшно видеть как твоей подруге чудовище откусывает голову, как она исчезает на глазах, а всё, что остается – кровь и осколки от самоцвета души. Это бесчеловечно, невообразимо. Сказка в одно мгновенье обратилась кошмаром.
Как же больно. Жизнь продолжается, всё вокруг цветет, люди продолжают жить как ни в чем не бывало, не зная о том, что той, которая неустанно спасала их жизни, больше нет. Как жить дальше? Как забыть это всё? Но нет, Саяка никогда не забудет Мами-сан и не простит Акеми Хомуру. Ей было жаль Мадоку, которая тоже едва смогла отойти от произошедшего. И сейчас Мики не знала, отчего ей так плохо: от своей боли или от боли Мадоки? Саяка больше всего на свете ценила своих близких друзей, и их боль была для нее самой невыносимой. Она готова была принять на себя все их беды, лишь бы всегда видеть их улыбки. Но не только Мадока страдала, Кёсуке стремительно терял решимость и желание бороться за собственное счастье. С игрой на скрипке было покончено. Он больше никогда не сможет сыграть ни одной, даже самой коротенькой мелодии, от его левой руки осталось только название, она не может функционировать. Кёсуке сломлен. Мики видит его слёзы, но может только без устали твердить ему, что всё будет в порядке и ненавидит себя за то, что ничем не может ему помочь… или может? На мгновение жизнь снова заиграла яркими красками, ведь по крайней мере одна проблема будет решена и Кюбей ей в этом поможет.
Даже не смотря на чудовищную смерть Мами, Саяка не побоялась стать волшебницей. Теперь она не будет бесполезна, ведь во-первых, один дорогой сердцу человек теперь снова может играть на скрипке, а во-вторых, у человечества есть та, кто сможет их защитить.
Первое сражение с ведьмой, от которой едва не пострадали Мадока и Хитоми, две дорогие подруги, которых Саяка никогда не хотела бы потерять и за которых не страшно отдать свою жизнь. Она справилась, всё оказалось не так-то просто, но всё-таки, наблюдая за сражениями Мами, она смогла набраться немного опыта, которого как раз хватило для того, чтобы сразить эту ведьму. «Не беспокойся, Мами-сан, я не подведу!» . Сейчас Мики снова обрела своё счастье и верила, что теперь-то уж точно всё будет в порядке, она никого не даст в обиду ведьмам, она обязательно станет еще сильнее, лишь бы больше дорогим сердцу людям не угрожала никакая опасность.
Если это сон, то пусть он длится вечно. Жизнь настолько прекрасна, что хочется петь и плясать от радости. Саяку переполняли эмоции. Она раньше и мечтать не могла, что жизнь преподнесет ей такой замечательный подарок. Мики чувствовала себя избранной, особенной, она теперь выше обычных людей, но не зазнавалась по этому поводу. Её цель – подобно Томоэ Мами, защищать тех, кому грозит опасность, ведь кто, если не она? Да и Саяка не была уверена, что Акеми заинтересована в чем-то, кроме спасения собственного тощего зада.
Жизнь очень щедра на неожиданные сюрпризы, жаль, что они не всегда приятные. Очередным «сюрпризом» стала Сакура Кёко. Ох и выбесила она Саяку. Последняя не понимала, как можно быть такой эгоистичной и бесчеловечной? Да она ничем не лучше той Хомуры, даже хуже. Волшебницы должны спасать жизни тех, кто в этом нуждается, а не смотреть как гибнут люди, и уж точно не драться насмерть друг с другом. В глубине души Саяка понимала, что несколько уступает в силе Сакуре, но в то же время не могла ей проиграть, решив выложиться на полную, лишь бы надрать зад этой нахалке. Огромным плюсом стало то, что загадав желание об исцелении руки Кёсуке, Мики обрела способность быстро регенерироваться, поэтому у неё был неплохой шанс одержать победу над этой несносной девчонкой, раз и навсегда показав ей, кто здесь главная. Но всё пошло сикось-накось, когда вмешалась Акеми, на время оглушив Саяку. Еще один повод ненавидеть её. «Когда-нибудь я с тобой поквитаюсь!» - подумала Мики, не желая прощать подобное унижение. Да и Сакуре Кёко она не собиралась спускать с рук всё, что произошло, ведь пока она на свободе, человечество точно в опасности.
И вот желание сбылось, правда, в не самый подходящий момент. Саяка хотела навестить Кёсуке, но из больницы, как оказалось, его выписали, а домой к нему зайти она так и не решилась. И Кёко Сакура имела наглость появиться там, у дома возлюбленного Мики, да еще и несла вздор о том, что нужно просто подчинить Кёсуке себе с помощью магии, сделав его абсолютно беспомощным. У неё точно нет ни души, ни сердца. Но уж теперь Саяка преподаст ей урок на всю оставшуюся жизнь. Она не будет церемониться с Сакурой, так этого попросту не заслужила. Вот уже обе волшебницы готовы к бою, в котором одержит победу лишь одна из них, каждая была уверена в себе и своих силах, но им снова не суждено было узнать, кто же из них более достоин звания волшебницы. Битва закончилась так и не начавшись, и снова всё испортила Акеми Хомура. Саяка готова была взвыть от негодования, Хомура в последнее время слишком мозолила ей глаза и жутко мешала.
- Прекрати вмешиваться не в своё дело! – закричала Мики и, изо всех сил вонзила саблю в спину ненавистной Акеми. Но ничего не произошло. «Что за чёрт? Что она такое?» - Ты... почему ты не дохнешь?.. Я же тебя... насквозь... а ты... – голос Саяки дрожал, она невольно попятилась назад, её трясло от страха и шока. Мами ведь погибла, а эта до сих пор в сознании.
- Потому что это лишь оболочка – раздается до боли знакомый голос, принадлежащий Кьюбею.
- Что значит оболочка? – Мики не до конца понимала, что происходит, но знала наверняка, что точно ничего хорошего это всё не сулит. - Что за бред ты несешь? Как такое возможно? – не унимается волшебница. – А как же Мами? Почему она мертва? И… Я тоже просто оболочка? – пожалуй, на последний вопрос она меньше всего хотела услышать «да».

Отредактировано Miki Sayaka (2020-09-13 11:04:27)

лопнут все меридианы и разорвётся на двое занавес неба.
не говори ничего - всё и так понятно без слов, каждый из нас однажды делает выбор.

Стушеванность Канамэ Мадоки помогает оттянуть время от неизбежного. Мадока крепче сжимает в тонких пальцах несчастную ручку школьной сумки и опускает под пристальным взглядом изучающих рубиновых бусинок Кьюбея глаза в пол, задумываясь о чем-то совершенно важном. Точнее, о ком-то — Саяка с малолетства занимала особое место в жизни миниатюрной девочки, которая видела в ней не просто лучшую подругу, а самую настоящую старшую сестру, — ну и что, что они с ней ровесники? — поэтому допустить даже малейшей мысли о том, что ей придется в скором времени пережить новую горечь ( от траурных слез на губах ) потери близкого для нее человека, Канамэ попросту позволить себе не могла. Навряд ли она сможет простить себе подобную поблажку, когда все карты для опасной игры в жизнь во имя спасения оказываются и в ее руках тоже. Особенно в ее.

— Я хочу... — начинает Мадока, прежде чем обвести беглым взглядом опустевшую комнату, в которой больше никогда не раздастся звонкий голосок ее неустрашимой обладательницы ( и в которой больше никогда они не смогут насладиться ароматной выпечкой, приготовленные с любовью талантливыми руками Мами-сан, которые чуть-чуть, но хотя бы сглаживали черноту атмосферности рассказов о весьма печальной судьбе волшебниц ). Но стопорится на своем, казалось бы, уверенном решении буквально сразу же. Потому что Канамэ Мадока не знает точно, от чего хотела бы она в жизни с легкостью отказаться, чтобы этому самому желанию возможно было появиться на свет из ее отключившейся на якобы ' банальном ' предложении головы. Не сложнее, конечно, когда тебя умудряются спрашивать поголовно все подряд о том, какой подарок ты хочешь себе на день рождения.

какой же кусочек стекла на ее витраже жизни стоит отколоть,
чтобы позволить на его месте прорасти чертополоху?
Вероятно, именно об этого говорила Акеми Хомура, чей голосок и стук костяшками пальцев по деревянному косяку отвлекают Мадоку, и, кажется, спугивают Кьюбея, след которого тут же простывает, когда Канамэ переводит глаза в его сторону, а натыкается на обманчивую пустоту вокруг себя. Акеми Хомура — она будто бы самая настоящая роза ветров с переменчивым ветром в пару раз в год. Ее следующий шаг никогда не предугадаешь заранее, однако даже в ее хладном скептицизме она слышала неподдельные нотки легкой грусти и заботы, которые Мадока ни за что не спутает с щемящей душу театральностью. Поэтому на предложение Хомуры-тян она сдавленно кивает головой, подавливая очередной всхлип, вырывающийся из легких ( и не шугается даже, хотя стоило бы — от Акеми словно веет самым настоящим могильным холодом, будто бы она живет со смертью плечом к плечу, невзирая на всю теплоту отношения к Канамэ ).

Травяной чай — лучшее, что может ей потребоваться сейчас для успокоения собственных нервов. Тем более, что Канамэ Мадока обожала приятных вкус ромашки — от нее и сон по ночам был достаточно крепок, что для весьма впечатлительной школьницы, увидевшей страшную смерть собственными глазами, было весьма и весьма кстати. И все же зря Мики Саяка так с ней — у Хомуры тоже есть сердце, она тоже, как и все они, ощущает весь спектр эмоций и гаммы чувств, и она не бессердечная, как могло показаться всем им с первого взгляда. Им все же стоит подружиться, а не держаться друг от друга в стороне до новой беды. Но Мадоку, конечно же, никто не послушает. Ведь для всех она оставалась фарфоровой куклой, которую все стремились оберегать. И от осознания этого становилось невыносимо — из нее получится откровенно слабая волшебница, не умеющая постоять за себя самостоятельно перед лицом опасности. Не нужна она такая слабая и хилая для защиты целого мира.

— и о каком таком потенциале ты вообще говоришь, кьюбей?
Стремительное становление волшебницей Мики Саяки не проходит мимо Канамэ Мадоки порывами урагана судьбы. Спасенная из барьера ведьмы вместе с Хитоми, Мадока неприкрыто восхищается силой и броскостью Саяки, которая смогла перенять защиту целого города на себя. Однако душа за нее стала болеть едва ли не пуще прежнего — Мадока то и дело прижимала руку к ключицам от страха за то, что в любой момент жизни она может потерять свою подругу в очередной схватке с ведьмой, которая ни за что не пощадит кого-либо за вторжение в свой нерушимый барьер. Апогей неожиданных воин обрушилась на Митакихару в один прекрасный ( или не очень ) день — день, когда в сердце города и жизни каждой из волшебниц ворвалась Сакура Кеко. Которая по неведанным для Мадоки причинам взъелась на Саяку так сильно, что не брезговала вызвать ее на бой. Даже сейчас, например ( кажется, это уже во второй раз ), когда Канамэ бежала изо всех сил в сторону моста по вечерним паркам и переулкам. Спасибо Кьюбею за то, что рассказал о надвигающейся буре под звездным небом.

— Саяка-тян! — надрывно кричит Канамэ Мадока, которая хочет ворваться в битву между двумя волшебницами, но не может, — ее так же, как и в прошлый раз, удерживают от соприкосновения туфелек по суровому полю боя цепи, что отчаянно не хотели поддаваться манипуляциям рук Мадоки — она их трясла с невыносимым отчаянием, легкой озлобленностью на саму себя ( что не смогла вовремя ни уберечь, ни защитить — да какая из тебя лучшая подруга теперь, Мадока? ). Пока она внезапно не замечает, как цепи полностью опадают на пол, а среди явно ошарашенных Кеко и Саяки — истекающую кровью Хомуру. Мадока ощущает накатывающие на нее волны неописуемого ужаса. Она замечает саблю Мики, окропленной чужой кровью; она слышит сквозь туман в голове набатом слова Кьюбея о том, что ныне каждая волшебница — всего лишь оболочка. Ей не хочется верить в то, что ее лучшая подруга переступила дозволенную черту, напав на ни в чем невинную Акеми Хомуру; ей не хочется верить в то, что каждая из их обречена на смерть из-за души, облаченную в сияющий артефакт.

канамэ мадоке всего лишь хочется проснуться вновь под лучами теплого солнца, позабыв обо всем этом, как о самом страшном сне в своей жизни.
Мадока без оглядки бежит вперед и опускается на колени рядом с Хомурой. Приобнимая ее руками, дабы не дать Акеми рухнуть на холодную землю, пока Саяка и Кеко выясняют отношения с утаившим нечто очень важное ( обманувшим каждую из них ) Кьюбеем. Акеми Хомура не может вот так вот умереть, не может. — Хомура-тян, скажи, как мне тебе помочь? — обеспокоенно вопрошает Мадока. Еще одну потерю, пускай всего лишь и ' новенькой ' их классе, она навряд ли сможет пережить. Она ведь ни в чем не виновата — она не должна умереть из-за того, что просто хотела помочь, абсолютно нет! Канамэ Мадока была уверена в этом наверняка. — Кьюбей, сделай же что-нибудь, — по щекам Мадоки лились нескончаемыми капельками хрустальные слезы. Уж лучше стать волшебницей и прекратить все это, чем стоять в сторонке и с прискорбием наблюдать за тем, как рушится твой крошечный мирок, обращая все вокруг в пепелище и бесконечное, не знающего горизонта, кладбище.

Flёur - Голос
- Заключая договор, потенциальная девочка-волшебница оставляет за мной право распоряжаться её собственной душой… моя задача состоит в том, чтобы извлечь ваши души, и поместить их в более компактную форму. – Маленькое кошкообразное существо несло какую-то околесицу, в которую юной волшебнице совершенно не хотелось верить. Это совсем не то, что она хотела услышать, поэтому до последнего надеялась, что это сон, просто кошмарный сон, который исчезнет бесследно, когда она откроет глаза, ведь реальность не может быть столь кошмарной.
- Как же так? Это… жестоко! – только и смогла вымолвить Саяка. Она не знала, кому это говорит: то ли Кьюбею, то ли всем присутствующим, то ли просто в пустоту. Плевать, если её совсем не услышали, Мики как будто на время потеряла связь с реальностью и в данный момент находилась один на один с действительностью, которую теперь ей стоило принять, если это возможно. Но как можно просто взять и продолжить жить как ни в чём не бывало, зная, что у тебя нет души, что твоё тело – лишь пустая оболочка, а ты – просто кукла? Наверное, для этого понадобится немало времени, а сейчас нужно просто постараться не накручивать себя, и думать о преимуществах. «Да какие преимущества, Саяка!? У тебя нет души, того, что делает тебя по-настоящему живым человеком. Кто ты теперь?» - внутренний голос заставляет вздрогнуть, отрезвляя и возвращая ещё не до конца отошедшую от шока Саяку в реальность.
День выдался на удивление тяжёлым. Ощущение, как будто мир перевернулся с ног на голову и теперь всегда будет таким, а ей остаётся лишь адаптироваться. Странно, раньше она никогда не позволяла себе нервничать и грустить, но сейчас произошло нечто слишком шокирующее, что просто нельзя оставлять без внимания и невозможно сохранять спокойствие.
- Нет, нельзя падать духом! – твёрдо решает девочка. «Было бы чем падать.» - проносится в голове, внутренний голос тот ещё шутник. Саяка сама не уверена в том, верит ли она сама себе, сможет ли снова обрести душевное… точнее теперь просто равновесие? Всё-таки Мами-тян тоже была такой же, и это не сломило её дух, и другие волшебницы… «Саяка, ты слишком слаба! Ты должна набраться мужества и так же принять свою судьбу! Иного выхода у тебя нет. Или ты решила сдаться?»
- Я… я не сдамся! Если жизнь бросает мне вызов, то я приму его, Мики Саяка не слабачка! – голос волшебницы дрожал, но она изо всех сил пыталась верить своим же словам. Да и она сама выбрала этот путь, хотя могла бы догадаться, что всё не может быть так гладко. Подумать только, повелась на красивую одёжку и возможность бороться со злом. Ха-ха! Но пути назад нет, поэтому необходимо взять себя в руки.
Почти целая бессонная ночь, проведенная в размышлениях. К утру Саяке всё же удалось вспомнить, ради чего она стала волшебницей и что взамен дал ей Кьюбей, ведь её любимый человек сейчас здоров и может заниматься любимым делом, он теперь счастлив. Наверное, ради такого действительно не грех пожертвовать душой. Да и цель стать волшебницей нереально прекрасна: защищать мир от ведьм. Всё действительно очень даже хорошо, а всё остальное – самовнушение, которое только тянет на дно. Всё будет хорошо, нужно лишь верить, никогда не предаваться сомнениям и уверенно идти к своей цели. Всё, что нужно для счастья, находится совсем рядом: подруги, Кёсуке и служение на благо человечества. «Ах, Саяка-тян, ты неисправима! А душа… быть может, она и правда будет сохраннее в этом милом камне?» Всё, вроде бы, встало на свои места, даже дышалось легче, но всё-таки ощущение того, что из жизни пропало нечто существенное, давало о себе знать.
И снова всё как прежде: школа, подруги, веселье. Кажется, всё налаживается, и это не может не радовать. Впереди ещё долгая и счастливая жизнь, а сейчас нужно ей насладиться как следует, пока что – проводя время с действительно нужными и дорогими людьми. По крайней мере, этот день обещает быть замечательным.
***
- Мне тоже нравится Кёсуке. – Саяка всеми силами пытается делать вид, что не обескуражена такой новостью, и что её это не волнует. Она так старательно собирала все аргументы для того, чтобы продолжать жить и радоваться каждому дню, состроила защитный купол из них, но он дал трещину, лучшая подруга, сама того не зная, разрушает его, но милосердно даёт Мики время на то, чтоб та, если хочет, успела первой признаться любимому в чувствах. Но волшебница уже знала, что не сможет. Теперь стоило посмотреть правде в глаза: она даже не человек, да и проигрывает прекрасной во всех отношениях Хитоми, причём сразу по всем фронтам.
«Это всего лишь усталость, я не сдамся, я просто устала, нужно отдохнуть. Похоже, Фортуна отвернулась от меня, но это бывает, у всех бывает, но, правда, у этих всех, хотя бы есть душа, чёрт её дери!» - сегодня Саяка впервые пожалела о том, что спасла Хитоми, да и Кёсуке тоже. Наверное, Кёко была чертовски права, когда предлагала подчинить его себе. Но она не может, это неправильно, такая любовь Саяке не нужна.
«Мики Саяка, ради чего ты теперь будешь жить?» - насмешливо вопрошает внутренний голос, который уже осточертел до жути.
- Ради своего предназначения – сухо отвечает волшебница, украдкой вытирая слёзы.

робости бокал выпив до конца,
что же получить ты теперь желаешь?

Тихо вздыхая, Кьюбей перебирает лапками и с отчетливым ' вечно вы делаете из этого великую трагедию ', смиренно и неспешно направляется к Хомуре, касаясь лапкой сиреневого самоцвета души, уместившегося на ее руке. От раны практически не остается ни единого следа, а сама Мадока не может поверить собственным глазам. Неужели все то, о чем им признался Кьюбей — правда? Отчасти дышать становится намного легче от того, что Хомура будет жить, однако это молчание, прерываемое движением машин по дороге под мостом, отчего-то капало кислотой на повисшую между всеми напряжение, от которой в лишний раз проходил по спине холодок.

Когда Канамэ Мадока представляет себя во снах и на картинках в тетради волшебницей, воздух вокруг начинает пахнуть сладкой клубничной ватой, что столь же воздушна и мягка, как и сама Мадока в собственных грезах и мечтах. Она до последнего хотела вырвать из разума хоть какую-нибудь идею для желания, чтобы быть для этого мира и Мики Саяки хоть чуточку, но все же полезной ( она не могла не отдать дань памяти Мами-сан хотя бы таким мало-мальским способом — горечь от утраты до сих пор гложило ее девичьей сердце, как бы она сейчас не старалась утверждать обратное, стараясь отчаянно слабо улыбаться каждому лучку солнца нового дня, что становится серее от страха за дорогую подругу детства, от которого невзначай щуришься поутру и пытаешься прикрыть пальцами на руках глаза ). А сейчас же последний шлейф надежды на то, что она идет верной дорогой, на которую Канамэ науськивает Кьюбей вполне логичной и обоснованной угрозой за очередную возможную смерть одной их волшебниц — что Мадока до сих пор считает неправильным, ведь каждая из них обязана работать в команде, где они поддержат и защитят друг друга в момент острой необходимости — уходит сиреневым ветром под звук каблуков по мостовой прочь отсюда.

Канамэ Мадока недолго всматривается в спину Акеми Хомуры, прежде чем сделать пару неуверенных шагов вперед, а затем того вовсе сорваться вновь на привычный в последнее время бег. Несмотря на то, что в бою она непосредственного участия не принимала в виду своей невозможности ворваться на поле войны и остановить весь этот ужас без превращения в волшебницу, Мадока чувствовала перед Хомурой свою вину. За которую хотелось извиниться, чтобы не тащить каменный груз на своей душе, которая висит тяжестью в ее теле ( не внутри самоцвета души, к счастью ). Мики Саяка слишком горда собой, чтобы делать первый шаг навстречу дружбе; Мики Саяка ни за что на свете не будет извиняться перед Акеми Хомурой, которая всего лишь пыталась остановить разъяренных волшебниц и довести дело до новой беды ( Мадока была в этом уверена — после разговора за травяным чаем после смерти Томое Мами она начинала более-менее, но доверять новенькой в их классе, которая была холодна и спокойна, как холодный и величественный айсберг в северных водах морей ). Поэтому Мадока, догнавшая Хомуру в темноте японских улиц, сделает это за свою подругу.

— Хомура-тян... Ты прости Саяку-тян. Она хорошая девочка, правда, просто иногда может быть слишком резка на действия и слова, — во время робкого извинения, что искренне лились с губ Мадоки, она всматривается в дорожку под собой, прежде чем неуверенно посмотреть в бок, наблюдая за реакцией Хомуры. Она поймет, если Акеми рассердится несколько больше, высвобождая свой гнев наружу — никто не смеет терпеть покушения на свою жизнь, которая дается при рождении каждому в единственному экземпляре. Однако, если посмотреть на ситуацию с другой стороны, то неужели Хомура заведомо заранее знала, на что она идет? — Но скажи... Ты ведь обо всем знала, не так ли?.. — Канамэ Мадока никогда бы не смела подумать, что четырнадцатая по счету весна принесет ей вместо дождя из розовых лепестков ароматной сакуры столько крови, яркие пятна от которой еще долго не ототрешь от памяти. В последнее время Канамэ Мадоке кажется, что от Акеми Хомуры пахнет ладаном — тем, что привлекает к себе внимание самого Бога; тем, что в горении свеч помогает видеть то, что недоступно другим. В последнее время Канамэ Мадоке кажется, что Акеми Хомура была будто не от мира сего — не от этого времени уж точно. Но все это — всего лишь твои глупые подозрения, не так ли, Канамэ Мадока? Что совсем не удивительно с такой огромной концентрацией магией вокруг тебя.

Незаметно для Мадоки время прогулки будто бы стремглав проносится мимо — и вот они оказываются в доме Хомуры. Канамэ еще никогда не доводилось посетить волшебницу с гостевым визитом за все время их непродолжительного знакомства — знакомства, которое становится крепче благодаря вереницы несчастий. В доме Акеми Хомуры было слишком светло и просторно — лишь мерный стук часового механизма изредка отбрасывал свою тень, что навевает в тишине на важный вопрос Канамэ, который, пожалуй, она хотела задать Хомуре еще очень давно, но все никак не решалась этого сделать. — Хомура-тян, а какое же желание загадала ты? — она не рассчитывала получить на него прямой ответ — Акеми Хомура всегда легко и непринужденно уходила от ответов на вопросы, которые, возможно, одним своим существованием весьма задевали ее. Но именно в этот раз что-то определенно пошло не так — настолько, что Мадока испуганно дергается, когда Хомура с решительностью в лавандовом взгляде смотрит на нее, а руки ее крепко сжимают хрупкие плечи Канамэ, чтобы она смогла убежать подальше, прижимая руки к вискам и зажмуриваясь, не давая не пророниться ни одной лишней слезинке. Потому что Канамэ Мадока явно не ожидала услышать полноценный ответ, что шокирует ее просто донельзя, переворачивая мировоззрение с ног на голову.

Она забывает о спокойном сне вновь, ворочаясь на постели с одного бока на другой, всматриваясь обеспокоенным взглядом то в стены перед собой, то в плюшевые любимые игрушки, которые никак не помогали ей успокоиться. В школе все было как и прежде — Мики Саяка пытается радоваться своей жизни, какой бы сложной она ни была, продолжая посещая уроки, как и прежде ( только вот не дает ей покоя тот факт, что Хитоми буквально насильно тянет Саяку в кафе после школьного дня, не сказав при этом Мадоке ни слова). Канамэ Мадока молчаливо смотрела в спину Хомуре за первой партой соседнего ряда, вспоминая их вчерашний разговор — Мадоке хотелось излить свою душу Саяке, обо всем рассказав ей и тоже ( о том, что во всем виновата только Канамэ Мадока, ни больше ни меньше ), но продолжала хранить рот на замке, спрашивая с Мики лишь о ее самочувствии ( все же беспокойство за жизнь подруги никуда не ушла, невзирая на ее вчерашнюю необоснованную нападку на Акеми Хомуру ). И когда она остается после окончание учебного дня совершенно одна, Мадока уходит на крышу школы, решая подышать свежим воздухом и успокоиться.

Может, зря она так себя накручивает? Может, Хомура все выдумала, чтобы только не подпустить ее ближе к Кьюбею и отбить всякое желание становиться одной из них? От правды этой, как ни крути, а становилось совсем не легче.

И вроде бы уже частично пришло смиренье и принятие своей новой жизни, но тоска по всему потерянному не покидала юную волшебницу, у которой теперь осталось только её призвание: охота на ведьм. «Всё будет хорошо» - твердит себе Саяка в который раз, как будто ей от этого станет легче, но она-то знает, что не станет, что нужно время, чтоб этот моральный груз перестал её тяготить. Она думает о том, что, наверное, не стоило спасать Хитоми, обменивать единственное желание на исцеление того, кто сейчас о ней, наверное, не вспоминает. «Дура!» - шипит внутренний голос – «Ты могла бы попросить для себя несметные богатства, власть над миром, неземную красоту или даже любовь Кёсуке, и это обошлось бы тебе намного дешевле, чем то, что ты загадала. Где твой возлюбленный? Ах да, с твоей лучшей подругой, которой ты в подмётки не годишься. Ха-ха!»
- Нет! Это было не напрасно! – зачем-то кричит Саяка. Её глаза блестят от слёз, она знает, что в чём-то этот мерзкий голос прав, но не хочет этого признать. Она поступила очень благородно, она – молодец, но от этого совсем не легче. Обычно во всех красивых историях тех, кто жертвуют чем-то ради другого, судьба обязательно вознаграждает и в конечном итоге те получают всё, о чём мечтали. Саяка бескорыстно пожертвовала своим желанием ради Кёсуке, по крайней мере она хотела так думать, иначе, почему она не счастлива, зная, что тот жив-здоров? Потому что он не с ней. – Я рада, что стала волшебницей, я буду счастлива, зная, что я ещё могу быть хоть для кого-то полезной. Просто нужно стать сильнее и перестать жевать сопли.
И вроде бы всё вокруг такое же, как и раньше: те же люди, та же природа, но для Мики время как будто замерло и всё вокруг стало чёрно-белым. Больше не хотелось жить, веселиться и радоваться каждому дню, да, она была вынуждена вести свой привычный образ жизни, быть для Мадоки и других той привычной Саякой, но с каждым днём это давалось всё тяжелее.
Надо бы поспать, но не спится, в голову лезут мысли о том, как жить дальше, хотя они уже осточертели, но отвлечься на что-то другое не получается. Несколько часов подряд юная волшебница тщетно пытается найти выход из этой кошмарной ситуации, но его попросту нет, поэтому она ищет ответ на один единственный вопрос: как стать сильнее и не пустить всё под откос? Она знает, что всё в её руках, но как же хочется, чтоб рядом появился кто-то, кто сказал бы, что всё непременно вернётся на круги своя и счастье не оставит Мики Саяку. Она невольно улыбается, но лишь на мгновенье, ведь это только мысли, которые к тому же лживые, никто не придёт, да и Саяка не имеет права втягивать в это Мадоку, не желая, чтоб подруга о ней беспокоилась. «Я сильная, я справлюсь!»

«Эй! Хватит распускать нюни, - мысленно обращается она к Саяке. – Выйти можешь? Нужно поговорить» - до боли знакомый голос возвращает волшебницу в реальность. Она вздрагивает, будто только очнулась от кошмара.
«Что она здесь забыла? Надеюсь, она пришла с миром.» - подумала Мики. У неё совсем не было ни сил, ни желания сражаться с этой настырной девчонкой, по крайней мере не сегодня.
Быстро приведя себя в порядок, она вышла на улицу, невольно жмурясь от дневного света, уже изрядно привыкнув к темноте в своей комнате.
- Чего тебе нужно? Хочешь продолжить нашу битву? Или просто поглумиться пришла? – Саяка попыталась унять дрожь в голосе, не желая терять лицо перед своей соперницей. – Учти, я не сдамся!

even if you can’t see me, even if you can’t hear me,
i’ll be by your side

Канамэ Мадока едва испуганно дергается, словно хрупкая лань, загнанная в липкую ловушку смертоносного тупика, почувствовавшая спиной убийственный прицел скалящегося победоносной улыбкой охотника; оборачивается будто на рассекший воздух, в котором востро чувствовались приятные нотки цветущей японской вишни, плавный взмах пушистого хвоста, но натыкается взглядом лишь на одинокую пустоту вокруг себя. Канамэ Мадока боится, что к ней придет Кьюбей, которого впору назвать про себя ' посланником недобрым вестей '; Канамэ Мадока после вчерашнего не хочет слышать ничего такого, чтобы юное девичье сердце ныло от зябкой тревоги и собственной беспомощности ( ее до сих пор трясет от осознания того, что ее Мики Саяка может наломать дров, а сама Мадока и не успеет поспеть отвадить от нее беду — какая из нее тогда лучшая подруга? ). Но сейчас Кьюбея нигде не было рядом, — что, на самом деле, было весьма удивительно с его отчасти даже маниакальной настойчивостью, — а территория школы продолжала пустеть чуть ли не на глазах.

Мадока тяжело дышит, но успокаивается буквально чуть ли не через минуту, вбирая в грудь больше свежего воздуха. Она ведь забыла отдать Хомуре одежду, которую она вчера успела ей дать, чтобы не расхаживать по всей Митакихаре в позднее вечернее время в грязной от крови форме, чтобы ненароком не нагнать извне на себя подозрений. В конце-концов, люди не верят в чудеса ( особенно, когда реальная магия оказывается, отнюдь, не безобидным явлением ), а родителям и полицейским не объяснишь, что ты спасала волшебницу от верной смерти, царапая ноги до крови на мосту в панической истерике. Точнее, пыталась спасти — Акеми Хомуре не нужна была эта помощь и вовсе, она бы справилась с этой проблемой и сама, даже находясь на грани жизни и смерти, если верить ее словам. Если она еще не отправилась из школы домой, то стоило поблагодарит ее за вчерашний жест еще раз. И поговорить с ней вновь, конечно же, чтобы расставить все точки над ' и '.

канамэ мадока все для себя решила
правду стоит принять, насколько горькой она бы не была;

Спускаясь в приглушенной предвечерней темноте лестниц, Канамэ растирает пальцами глаза, будто бы пытаясь прогнать слезы, от которых вот-вот начнут щипать глаза. Ей определенно стоит поменьше плакать — иногда она немного даже завидовала волевому характеру Саяки или же той же Кеко, с которой Мадока еще не успела толком познакомиться, однако она была похожа, по скромному во всех смыслах мнению хрупкой малиновой девочки, на бесстрашную алую тигрицу. Если бы Мики и Сакура только бы смогли подружиться, — Канамэ уверена, — их бы тандему не было равных. Во всяком случае, это было бы куда лучше, если парой в борьбе с ведьмами для Саяки стала Мадока, которая хоть и была уверена, что она была бы не против стать для бравой русалки праведным голосом поддержки, но душу терзали когтями, что сил для борьбы ей может не хватит. Слишком уж слаба она была для всего этого, даже несмотря на недавние речи еще живой Томоэ Мами, которую, увы, уже никак не вернуть с того света после столь ужасной и недостойной для нее смерти.

Оказавшись в светлых коридорах школы вновь, Канамэ Мадока замечает знакомый высокий силуэт — кажется, Акеми Хомуру она больше не спутает ни с кем и никогда ( не даром их вместе свели ночные кошмары, от которых было невероятно сложно воспринимать привычный яркий солнца свет уставшими от плохих сновидений глазами ). Она стояла там, в самом конце коридора, пристально смотря на Мадоку как ни в чем не бывало. Взгляд ее фиалковых глаз тяжел, однако в них Мадока чувствовала то, чего никоим образом не хотели замечать другие — защиту да заботу, в которых различался проблеск отчаянного беспокойства. — Хомура-тян? — Акеми мучается из-за Канамэ Мадоки, проживает в который раз злополучный ' день сурка ', и из-за этого Мадока ощущает себя превеликой грешницей — собственные необдуманные действия привели все к тому, что ее подруга (да, Хомура стала для Мадоки именно подругой, столь близкой и забывающей тайные обиды во имя спасения других — ее впору вписать в списки святых) осознанно страдает и жертвует своей нормальной жизнью ради всех них. — Что-то случилось? — задает резонный вопрос Канамэ Мадока, подходя ближе к школьнице, но, не дожидаясь ответа, почти сразу же продолжает. — Если ты никуда не спешишь, то, может, сходим в наше кафе? — им стоит поговорить снова рано или поздно. И Хомура, судя по всему, понимает это тоже.

В кафетерии было тихо и почти безлюдно, если не считать одной девочки из их класса, внимательно штудирующей книгу под горячий зеленый чай с мелиссой, и влюбленной парочки из старших классов, которые готовы были залезть друг к другу в тарелку, но все же выяснить, у кого кусочек лимонного пирога окажется вкуснее. Мадока натягивает на свое лицо легкую улыбку, которая мало подходила в гармоничном дуэте о чем-то явно задумавшейся Хомуре, прежде чем достать из своей сумки с учебниками аккуратно сложенный комплект с одеждой и протянуть его на двух ладонях через стол. — Вот, держи. Спасибо тебе, Хомура-тян, ты меня очень выручила, — после чего неловко отводит взгляд в сторону, сложив уже свободные ладони у себя на ногах, чуть сжимая в пальцах ткань юбки. — Я хотела бы извиниться. Вчера я не могла подобрать даже слов о том, что ты мне вчера сказала, — в голове Канамэ отрывками проносятся моменты вчерашнего ' переломного ' для всех волшебниц вечера. Она помнит, как душа заныла, будто бы по ней полоснули клинком такой горячей истины; помнит, как слабо обняла Хомуру, когда она призналась о том, что действительно держало ее на этом свете; помнит, как на гнущихся ногах кое-как добралась до дома, когда легкие распирало от тяжести.

— Я бы не хотела верить в то, что ты подписалась на вечные муки из-за меня, Хомура-тян. Я бы ни за что на свете не хотела допустить именного этого, — она резко поворачивает голову в сторону собеседницы, взяв ее холодные руки в свои. — Но я верю тебе. Верю каждому твоему слову, — тихий голос Канамэ едва начинает дрожать. — Но, пожалуйста, не нужно. Не жертвуй собой ради меня. Я не хочу, чтобы ты однажды из-за меня пострадала, — хочется верить, что Акеми Хомуре удастся зажить нормальной жизнью — она видела смерть, от которой стынет в жилах кровь, около двадцати раз, а по меркам Канамэ Мадоки, что успела узреть всего лишь одну, но от которой иногда по ночам до сих продолжает пробирать кости по ночам волнами неконтролируемой паники, это было чересчур. — Что будет дальше? Что будет с Саякой, что будет с Кеко? Ты ведь можешь предугадать все события заранее, да же? — ответы на эти вопросы Канамэ Мадока ожидала вполне очевидные, но надежда на то, что в этот раз может все обойтись, не угасала в ее бьющемся за веру сердце до сих пор.

Отредактировано Kaname Madoka (2020-09-15 06:53:39)

Как ни странно, Кёко Сакура пришла не для того, чтоб поглумиться над горем Саяки. Последняя была весьма удивлена этому. Однако, она приглашает Мики пройтись с ней куда-то. Это было весьма подозрительно. Да и в таком положении, наверное, всё будет казаться подозрительным, если честно, Саяка местами не особо понимала, реальность ли это, или она уже давно мертва и это загробный мир вот такой, её личный ад. Весь, прежде оптимистичный, настрой куда-то улетучился. Решив, что хуже, наверное, точно не будет, она решает пойти с Кёко, терять-то всё равно нечего.
Они пришли к какому-то полуразваленному храму. Идеальное место для поединка. Мики напряглась, готовясь защищаться, если это имеет смысл, но на душе, которой нет, было как-то очень спокойно. Кёко приоткрыла огромную, когда-то красивую, дверь и пригласила Саяку войти. "Неужто хочет помолиться?" Внутри было ненамного лучше, чем снаружи, но всё равно было видно, что когда-то этот собор завораживал своим великолепием, и даже сейчас Мики была очарована.
- Красивое место правда? Когда-то мой отец проводил тут проповеди, - вдруг произнесла Сакура. Саяка заметила, что ей несколько трудно или даже больно об этом вспоминать. Она была удивлена, ведь никогда бы не подумала, что эта взбалмошная девица - дочь священника.
Кёко продолжала говорить, и чем больше Саяка узнавала о её жизни, тем сильнее ненавидела этот жестокий и несправедливый мир. Она продолжала внимать словам волшебницы, машинально словив яблоко, брошенное ей. Да, даже сейчас Сакура не расставалась с едой. Мики искренне сочувствовала ей, но не могла с ней согласиться по поводу того, что нельзя жертвовать желаниями ради других. Можно и нужно жертвовать, иначе в чем смысл этого желания? Оно должно быть полезным.
- Ты не права! Мне жаль, что жизнь обошлась с тобой слишком сурово, жаль твоих родных, но это не повод думать только о себе. Я не жалею, что пожертвовала своё желание для другого, как бы там ни было, я знаю, что хоть что-то в этой жизни я сделала правильно, пусть и осталась ни с чем. И не надо пытаться меня переубедить! - Саяка начинала злиться. - Я буду дальше помогать тем, кто нуждается в моей помощи, спасать людей от ведьм, ведь это моё призвание, и твоё, кстати, тоже! - Вскипев, девушка, выбросила яблоко. - Я не нуждаюсь ни в чьих советах, понятно тебе?

ветер так жесток с цветочной пыльцой.
лунный серп безжалостен к тонким травинкам.
Глупо было даже на секунду подумать о том, что Акеми Хомура так или иначе, но отринется от своей главной, как бравой волшебницы с тонким шлейфом аромата замерших под зимним морозом подвядших полевых цветов сиреневых оттенков, цели в жизни. И от этого становилось жуть как неловко — Мадока закусывает нижнюю губу, которая на свету заходящего солнца мерцала прозрачным блеском с запахом карамели, сжимает в пальцах своих, что были согреты совершенно недавно фарфоровой белой чашкой с зеленым травянистым чаем ( которую хотелось раздавить своими собственными руками, чтобы отвести душу и не расплакаться вновь, наблюдая за трещинками по безупречной эмали ), лямки кожаной школьной сумки и идет кривыми дорожками по вечерней Митакихаре, теряясь в серой толпе безликих прохожих, торопящихся попасть домой, до поры до времени.

Чувство на душе, которую Канамэ Мадока всегда принимала за белоснежную голубку с красивым оперением, коей по силе парить в своей вселенной из мириадов ветвей воспоминаний, — без золотых решеток с драгоценными камнями, — полных грез и надежд о светлом будущем, было максимально омерзительным. Потому что, что бы не говорила Акеми Хомура, а все беды происходили исключительно из-за нее: Мики Саяка, Сакура Кеко и Томое Мами переживают раз за разом одно и то же, потому что она того попросила у самой властительницы над временем Акеми Хомуры, которая может поворачивать дни и месяцы вспять, как многокилометровые киноленты фильма с грустным концом в старом, захудалом кинотеатре на несколько зрителей-завсегдатаев. И Мадока не будет Мадокой, если не попытается взять в свои ладони опять поводья этой телеги, у которой уже успело отпасть одно из деревянных колес — некрасиво будет стоять в стороне, пока девочки вынужденны страдать да натыкаться на одни и те же ошибки вновь и вновь.

Она считает нужным простоять под домом Мики Саяки несколько часов, пока над городом не опустится покрывало прохладного вечера. Канамэ Мадока прекрасно знает свою лучшую подругу в которой бурлила горячая кровь, подпитываемая адреналином охочих до Зерн Бед битв ( кажется, будь Мадока такой же храброй, как Саяка, она бы давно стала ей верной помощницей — Мами-сан из-за столь страшной по всей фронтам гибели не смогла дождаться решимости от девочки с кротким нравом и сладкой малиной заместо сердца, отчего Канамэ Мадоку и тяготила отчасти большая толика вины по ночам ) — она обязательно пойдет сегодня на борьбу с очередной ведьмой, чего Канамэ попросту допустить не могла. По крайней мере, не в одиночестве. — Саяка-тян, — замечает свою подругу Мадока, после чего выныривает из темноты угла, ступая ближе ко входу в дом и свет, доносящийся из-за коридоров проходной.

— Позволь мне пойти вместе с тобой, — сколько не вопрос, а утверждение в верности своих дальнейших действий ( даже если волшебница не позволит ей взглянуть в лицо опасности вместе с ней, она все равно пойдет следом, чтобы не дать ненароком ей совершить беды на свою голову — все же, голос совести из Канамэ Мадоки выходил неплохой, пускай и совершенно слабый, практически неслышимый в помехах в последние дни ). — Я ни за что не оставлю тебя одну, — она видит подавленное состояние своей одноклассницы, видит в глазах ее ясных искорки сожаления, отчего Мадоке становится не по себе лишь только больше — она не могла допустить того, чтобы девочка, в руках которой буквально находилась собственная жизнь, вот так просто сдавалась без боя и поддавалась собственному отчаянию. Она крепко обнимает Мики Саяку и долго не отпускает. И пускай весь мир подождет. Поддержка для подруги была сейчас как раз кстати.

я ищу исток этой темной воды,
возвращаясь вновь к самому страшному.
Этот мир ведьмы, в отличии ото всех остальных, был лишен всяческих красок. Лишь только черный да белый, и щепоточку кроваво-красного, похожего на то самое вино, которое изредка пьет мама по пятничным вечерам в гостиной под тиканье благородных часов со старым механизмом. Кажется, эту ведьму зовут Эльза Мария — ее фамильяры, словно сошедшие животные с пожелтевших, чуть помятых страниц старой легенды об Эдемовском Саду, окружают ведьму, пока та, склонившись в молитвенном жесте, безбоязно атакует нарушившую ее покой волшебницу крепкими лианами да вырастающими буквально из неоткуда сухими стволами мертвых деревьев. Удивительно, как меняет опутаное абстрактной магией пространство внешний человеческий мир — ведь, казалось бы, они с пару минут тому назад были на строительных лесах в окружениях стройки очередного многоэтажного жилого дома, которая все никак не хотела кончаться вот уже который год подряд.

Канамэ Мадока стоит в сторонке, в лишний раз боясь даже шелохнуться ( всякое может быть, если Саяка будет отвлекаться на нее — она не позволит ее участи быть столь же печальной, как это случилось с наставницей в лице Томое Мами ). — Саяка-тян, пожалуйста, осторожнее, — неуверенно лепечет себе под нос Мадока и тянет руку к ней, когда волшебница оказывается достаточно близко к Канамэ спиной, но ее, конечно же, будто бы и не слышат вовсе. Также, как и она сама не замечает присутствие других волшебниц в этом барьере, пока на поле войны не оказывается волшебница красного яблока — Сакура Кеко оказывается дерзка на язык и остра на слова, но в данном случае это нисколько не умоляло в розовых глазах напротив ее значения ( Кеко переживает, Кеко искренне хочет помочь, Кеко не за что упрекать — пожалуй, это стоит зарубить на носу не столько Мадоке, которая и без всех прямых доказательств верила в то, что в душе этой волшебницы все же есть что-то хорошее и правильное, сколько Саяке, которая пытается отрицать очевидные вещи и по сей день ). — Саяка-тян, прошу тебя, остановись, — это буйство искрометного безумства в Мики она не видела никогда, и, как ни крути, а такая перемена в поведении пугала не на шутку. — Дай же Кеко помочь тебе!

Время вокруг них останавливается; механический циферблат ломается, трескаясь на части и облетая крошкой стекла на их головы. Причем ее становится настолько много, обращаясь в волшебную пыль под дуновением черничного ветерка из неоткуда, что, будто бы казалось, Канамэ Мадока до сих пор ни жива, ни мертва, находясь где-то в пространстве барьера черно-белой ведьмы во время боя ее лучшей подруги, но при этом ощущение пробегающих перед ней часов и минут куда-то девается вовсе. Даже тогда, когда отмирает во время их ссоры с Акеми Хомурой, готовые наброситься друг на друга и вцепиться кошками в горло, но все заканчивается лишь взаимной перепалкой и занесением этой истории вечной обиды на ровном месте в легенды некогда существовавших в Митакихаре волшебниц. Даже тогда, когда она просыпается полностью под звук удаляющихся каблуков сапог на той самой злополучной стройке, оставаясь наедине с собой под стрекочущие звуки сверчков из травы в кромешной тьме и полной одиночестве ( она запоздало, в тени опустившейся ночи, замечает краем розовых глаз знакомый алый плащ волшебного наряда — Сакура Кеко предпочитает скрыться  в вышине городских домов, ни говоря и слова на прощание, что, в принципе, понять было можно ).

Быть волшебницей – значит служить людям, изо всех сил стараться защитить этот мир от ведьм даже ценой собственной жизни. Так считала Саяка. Поэтому она была обескуражена и раздосадована словами этой аловолосой эгоистичной дурёхи, которая ещё и смеет называть себя волшебницей.
— Не смей выбрасывать еду, иначе я тебя точно убью! – Она просто сумасшедшая.
— Стараться ради тех, кто нуждается в тебе? Как ты не понимаешь, что им не дано понять то, что мы делаем! Неужели ты наивно полагаешь, что когда тебе станет плохо, ты сможешь пойти и излить душу кому угодно? Скажи, что сделал этот парень, когда ты пожертвовала своим желанием и исцелила его? Вернулся к музыке и даже не поблагодарил тебя. Никто не поверит твоим словам и тебе придется нести это в одиночку. Становясь волшебницей, ты отрезаешь себя от других и стараешься уже не для людей, а для себя. Убиваешь ведьм, чтобы очистить свою душу. Волшебницу может понять только другая волшебница, поэтому мы должны держаться вместе! – Сакура никак не хочет унять свой пыл, Мики изрядно устала от её лекций, она морально опустошена и ей просто хочется домой, чтобы прийти в себя и с новыми силами вступить в бой с какой-нибудь ведьмой, дабы доказать себе, что всё было не зря. Эта девчонка неимоверно бесит своими эгоизмом и упрямством. Ничего, Саяка ещё поквитается с ней когда-нибудь.
- Я не жалею о содеянном. Я счастлива, зная, что у Кёсуке всё хорошо. Моя цель – сделать этот мир чуточку лучше, а людей живущих в нём – счастливее. В этом теперь заключается смысл моей жизни и жизни каждой волшебницы, ведь недаром судьба сделала нас такими, наделила нас силой. Люди беззащитны перед ведьмами, единственные, кто может им противостоять – это мы. И осознание того, что я не напрасно существую в этом мире, даёт мне силы жить дальше. У меня нет души, нет любви и вообще нормальной девчачьей жизни, но, это всё мешало бы мне служить на благо нашей планеты, как это делала Томоэ Мами. Мне хочется сделать всё для того, чтобы её гибель не была напрасной, понимаешь? А если бы все волшебницы были такими как ты, то, наверное, этот мир давно был бы изничтожен ведьмами, поэтому я больше не желаю слушать твои бредни.
Покинув собор, Саяка пыталась прийти в себя, но в голове засел голос Сакуры. «А что, если она права?»
- НЕТ! – Неожиданно для себя вскрикнула волшебница. – Она не может быть права. Это неправильно.
Всё-таки, хоть она и твёрдо решила защищать этот мир до самого конца, где-то в закоулках сознания ей не давали покоя сомнения насчет всех её убеждений. Всё-таки ей трудно было смириться с тем, что Кёсуке любит не её, а Хитоми. Но со временем душевные раны заживают, эта не исключение. Жить можно. Когда-нибудь жизнь вознаградит её за все подвиги и возместит всё то, чем Мики пожертвовала. Нужно думать о хорошем и заняться полезным делом. Да, сегодня Саяка отправится искать ведьм.
Уже стемнело, когда Саяка добралась до дома. «Нужно прийти в себя, прекрати быть такой размазнёй, ты больше не милая девочка, а волшебница, девушка-воин, которая просто не может себе позволить сомневаться в чём-либо и уж тем более предаваться унынию. Не жалей себя, будь сильной!»
Девочка была настолько погружена в свои мысли, что даже не заметила возле своего дома Канаме Мадоку, которая, по всей видимости, ждала её весьма долго.
- Мадока-тян? – На самом деле Мики не была настроена на разговор с кем-либо, но всё-таки была рада видеть лучшую подругу.
- Позволь мне пойти вместе с тобой.
- Зачем? Тебе не нужно сражаться. Теперь это моя обязанность. Я больше не человек, я не гожусь для того, чтоб жить обычной жизнью и быть кем-то любимой. Я – живой труп, цель которого – не допустить, чтоб ведьмы навредили этому миру. Тебе там делать нечего! Ты мне ничем не сможешь помочь, Мадока! – Саяка была раздражена. Слова Кёко больно задели её, Мадока же теперь больше как будто не подруга, а напоминание о прошлой беззаботной жизни, не желающее понять, что Мики Саяка прекратила своё существование с тех пор как выбрала путь волшебницы, теперь есть её точная бездушная копия, которая никогда не сможет стать той жизнерадостной девочкой.
***
Мики больше не боится. Да и чего вообще может страшиться та, что практически неуязвима, та, у которой нет самого главного: души? Ничего. Даже ведьмин барьер больше не вызывает никакого страха. Теперь в сердце юной волшебницы есть только одно желание: изничтожить всё зло, и было бы неплохо начать с этой ведьмы.
Саяка сражается уверенно, забыв о волнениях и страхе. Сейчас весь мир для неё перестал существовать, нет ни взволнованной Мадоки, ни Кёсуке, ни спешащей на подмогу Сакуры. Есть только она и отвратительная ведьма, которую нужно любой ценой стереть с лица земли. Также есть ярость, которая окутывает Саяку, странно, раньше девочка никогда не испытывала такого сильного чувства, такой жажды расправы над кем-то или чем-то. Не щадя себя и не жалея сил, волшебница яростно атакует ведьму, нанося удар за ударом. Она больше не чувствует усталость, расправа над злом как будто придаёт ей сил. Ведьма не собирается уступать, но боевой дух Саяки не сломить. Она встаёт раз за разом, затем, окончательно рассвирепев, атакует ненавистную ведьму с новыми силами, вкладывая в каждый удар всю свою боль и ярость, которые переполняют её и которые, кажется, полностью уничтожают то, что осталось от прежней Мики Саяки. Кажется, будто ещё немного и она сможет победить эту нежить, но кто-то внезапно хватает волшебницу, Саяка не понимает, что происходит, но, обернувшись, видит эту выскочку, Акеми Хомуру, которая снова полезла куда не просят. Всё как будто во сне, она хочет оттолкнуть ненавистную Акеми, но не успевает, та отвешивает ей смачную оплеуху и, наверное, на секунду это даже отрезвляет Мики.
— Мики Саяка, эгоистичная дура, возомнившая себя рыцарем! Видишь?! Видишь лицо своей подруги, ее глаза, ее ужас и слёзы? И это ты ещё выжила! Чтобы с ней было, если бы ты сегодня погибла на ее глазах? Как ты смеешь перед ней так наплевательски относиться к своей жизни?! Презираю это в тебе!
Саяка видит Мадоку, знает, что, наверное, та слишком переживает и за неё, и за эту напыщенную дуру, но почему-то это её теперь не слишком трогает. Трудно думать о чувствах других, когда сама ты уже не человек, когда твоя душа представляет с собой кристалл, который очень легко уничтожить, когда ты понимаешь, что у тебя больше нет права наслаждаться жизнью и мечтать о чём-либо земном. Мадоке этого не понять.
- Прекрати лезть не в своё дело! – Кричит синеволосая волшебница удаляющейся Хомуре, - Я тебя тоже презираю, знай это! Когда-нибудь я надеру тебе зад!
Саяка тоже поспешила уйти, ей не хотелось общаться ни с Мадокой, ни с Сакурой, которая тоже посчитала своим священным долгом отчитать её за излишние героизм и жертвенность. На душе было слишком гадко. Вот она, обратная сторона медали, обратная сторона прекрасной жизни волшебницы, ты обладаешь силой, ты можешь подчинить себе весь мир, но в то же время ты одинока и слишком уязвима. Мики посмотрела на самоцвет души. Стоит только разбить его и всё, нет больше волшебницы. «Эй, прекрати! Ты должна стать сильнее и отбросить все эти переживания. У тебя новая жизнь, просто нужно к ней привыкнуть и тогда ты найдешь в ней свои плюсы, которые были тебе недоступны, когда ты была человеком. Нужно просто не сдаваться ради тех, кто дорог, ради людей, ради Томоэ». Но надолго ли её хватит, особенно когда самоцвет души становится всё темнее?
Нужно отвлечься. Саяка смотрит на вечернее небо, отмечая, что всё-таки этот мир прекрасен и ради него стоит бороться. Жизнь продолжается.

Утро. Будь ты хоть трижды волшебницей, школу никто не отменял. Саяка уже немного пришла в себя и успокоилась. Она справится и будет жить дальше. Сегодня она в школу идет одна, так даже лучше, наверное. В классе она встречает Мадоку и Хомуру, с первой здоровается, а от второй отводит взгляд.
Перемена. Мики старается как можно скорее покинуть класс, ей пока что нужно побыть наедине с собой, хотя она знает, что и Мадока, и Сакура не отстанут от неё. Жизнь вокруг кипит. Остановившись на школьном дворе, она рассматривает учеников, которые куда-то торопятся или просто прогуливаются, весело болтая друг с другом. Саяка чувствует себя живой, насколько это возможно. Взгляд цепляется за что-то знакомое, точнее кого-то. Эта милая парочка… Хитоми и, Саяка замирает, Кёсуке. Милая, идеальная до тошноты Хитоми что-то щебечет Кёсуке, который улыбается ей в ответ, а затем – обнимает и они куда-то неторопливо уходят.
- Кёсуке… - одними губами шепчет волшебница. – А ведь я… я же… нет, лучше бы я тебя не исцеляла. – Внезапно она осознаёт, что всё, о чём она мечтала, всё, чего хотела, - глупость. Она хотела счастья для других людей, а о своём – забыла. Она одна, никого нет рядом и не будет. «Ты сама всех от себя оттолкнула.»
Саяке кажется, что весь мир презирает её и смеется над ней. Теперь все люди не кажутся ей теми, за кого стоит отдать жизнь, весь мир вмиг потерял все свои краски, всё своё очарование.
- ДА ПРОПАДИ ОНО ВСЁ ПРОПАДОМ! – кричит Мики Саяка. В её глазах слёзы. Одна слезинка скатывается по щеке и капает на самоцвет души, который и без того уже стал иссиня черным. «Что ж, Мики, теперь ты больше не будешь чувствовать боль.»

На следующий день Канамэ Мадока не помнит, как она добирается в столь опасное для юных девочек домой без сопровождения. Смотря в зеркало перед собой, она словно мысленно общается со своим едва низменным отражением в серебряной поверхности идеально чистого зеркала в ванной-комнате — невыспавшейся, побледневшей от сотни тысяч секунд переживаний далеко не за себя, а за окружающих ее людей, которые не ведают, что творят, проверяя камни носом туфель на краю обрыва на прочность — и очевидно становится то, что родители не позаботились с волнительными душу расспросами с утра у своей маленькой дочери. А это означает одно: они даже не заметили ее отсутствия, что, конечно же, играет Мадоке на руку. Сердце и так было словно не на своем месте от удивительно непохожих треволнений переживаний за сегодняшний день, которые отдавали запахом забродившей малины. Складывалось такое ощущение, что сегодня должно произойти что-то нехорошее; что-то, что заставит Канамэ выбиться из колеи привычного — как бы смешно и грустно с поведением Мики Саяки это и не звучало — ритма жизни. И под гнетом этих эмоций она пытается дозвониться до Саяки по телефону, дабы пойти на уроки вместе, как и всегда, и, что самое важное, под личным контролем Мадоки. Однако ( раз гудок, два гудок, три гудок ) телефон на том проводе разрывается от ее звонков — Канамэ Мадока прекрасно знает о том, что Мики до сих пор находится дома, раньше времени в школу она так просто не пойдет ни за что на свете, — но остаются неуслышанными, проигнорированными буквально на корню.

Ее завтрак остается практически нетронутым: под удивленным взглядом отца Мадока растерянно, практически сиротливо берет первый попавшийся бутерброд со стола, и, пожелав всем хорошего дня, в том числе и милому братишке Тацуе, отправляется в путь за очередным шквалом знаний под недовольные вздохи учительницы неспешным шагом, вбирая в легкие воздух как можно больше, стараясь предпринять все доступные попытки саму себя успокоить в лишний раз. Птицы щебечут на улице, распуская на сердце Канамэ Мадоки полевые цветы — эта весна могла бы по праву считать одной из самых волшебных в ее жизни, если бы не все эти события с оттенком траура и скорби, творящихся вокруг, которые решили окатить ее топленой снежной водой с головы до самых ног. Она бы не отказалась пройтись по этим улицам вплоть до самой аудитории класса с Акеми Хомурой, ощутить ее словно похолодневшую вновь, но все же поддержку, опираясь на крепкое девичье плечо, но и та не показывалась на глаза во время ее дороги среди других тянущихся в школу подростков, что заставило Мадоку невольно остановиться около широкого входа в здание и озариться по сторонам — действительно, никого. Лишь только улыбающиеся тепло Хитоми и Кесуке — быть такого не может, что между ними что-то есть ( а как же Мики Саяка? ), — бросившие Мадоке приветствие, взглядом не отлипая друг от дружка. Кажется, пазл начал собирается в единую картинку. Не лучший расклад из того, что ей доводилось когда-либо видеть.

— Хитоми-тян, я не понимаю, — заводит разговор Мадока, стоит ей подойти перед самим уроком к отдельной парте в аудитории подруги, немного неуверенно сложив руки на груди, пальцы которых сминают светлую школьную кофту в томительном ожидании (она спиной ощущает, как Акеми Хомура смотрит на нее — стоило с ней тоже поговорить и не оставлять без внимания, но этот разговор, что она хотела затеять с Шизуки, не терпел отлагательств). — Что происходит между тобой и Кесуке-куном? — и, прежде чем собеседница откроет рот для ответа, Канамэ Мадока решает продолжить, пока время для начала занятий еще не так сильно дышало ей в затылок. — Ты ведь знаешь, что Саяка-тян... — договорить Мадоке, пытаясь исправить хоть что-то, так и не удалось — в светлую классную комнату врывается уставшим морским штормом сама виновница разговора, кидая вялое приветствие им, после чего садится за свою парту, более не пророняя ни звука. — Саяка-тян, я так рада тебя видеть! — облегченно улыбается Канамэ, подходя к подруге детства на пару шагов ближе. — Ты не отвечала на мои звонки. Я очень переживала за тебя, — однако поговорить толком не удается и с ней, когда в аудиторию входит немного потрепанная жизнью Саотомэ, дабы с небольшим опозданием, но все же начать урок иностранного языка. А поэтому Мадоке ничего не остается иного, как пройти на свое место и внимательно прислушиваться к каждому слову классной руководительницы практически целый час ее нового утра — без особых происшествий, как надеется она, заглушая параною.

Перемена после первого урока только началась, но и этих миллисекунд хватает Мики Саяке вылететь пулей из класса, сжимая ладони в кулаки. Ее подруга достаточно быстра, а поэтому Канамэ Мадока не сразу находит ее в школьном дворе — только по приглушенному крику на грани истерии и чьему-то шику, от которого нежное сердце уходит Мадоке в пятки, когда она, не разбирая дороги, несется в безлюдную часть небольшого леса, в котором зачастую ошивались влюбленные. Ей неважно совершенно, что там она обнаруживает парочку в лицах Хитоми и Кесуке, которая, будто ничего не замечая вокруг да около себя, присаживается на деревянную скамейку, думая полюбоваться до одурения красивым безоблачным небом; она удивлена до жути, что видит Саяку и Кеко в противоположной, ближайшей к Мадоке стороне, удаляющихся куда-то далеко отсюда. — Саяка-тян?.. Саяка-тян! — кричит она вдогонку, что не остается без внимания ее влюбленных друг в друга одноклассников ( и самой Мики, кажется тоже, чье лицо заплаканное, будто вот-вот — и закричит от бессилия, только дай ей лишний повод ), которые оборачиваются следом и хотели бы было подойти к своей чем-то раздосадованной подруге, но их всех тут же швыряет в сторону потоками магической тьмы, пока пространство вокруг них начинает стремительно меняться, приобретая до боли привычные абстрактные оттенки. Канамэ Мадока катастрофически опоздала; Канамэ Мадока стала такой нежданной пленницей в барьере Октавии фон Секендорф — главного дирижера этого оркестра отчаяния.

Этот барьер разительно отличался ото всех тех, в коих Канамэ Мадока успела побывать за всю свою недолгую бытность в качестве свидетельницы недетских чудес волшебниц, защищающих их планету ( буквально ) до самого своего последнего вздоха и трескающегося звука самоцвета души, каким бы сильным его законная обладательница и не была по натуре своей живой и изящной. Краски в барьере Мики Саяки плывут, смешиваясь во что-то бархатное и немыслимое, — практически в серо-буро-малиновое, — а звуки разливаются здесь гармоничные, повторяя концертные мелодии именитых мировых оркестров. Сейчас же, кажется, мелодия была отдаленно похожа на прощальный ' реквием ' Вольфганга Амадея Моцарта. У Канамэ Мадоки коралловые глаза на мокром месте от душещипательной боли, заполоняющую душу и тело стальными нитями-канатами, и сейчас не самый радужный факт того, что она оказалась в кошмаром музыкальном плену беззащитной против смертельной опасности жертвой, ее интересовало меньше всего остального. Не уберегла, не защитила, посмела допустить — Мадока чувствовала себя виноватой настолько, что впору ей занять место святого мученика на какой-нибудь церковной иконе. И если ее запястья прикуют на крест деревянный ржавыми гвоздями, то отпираться от этой незавидной участи не будет: заслужила по полной программе, получив клеймо на веки вечные ' самой ужасной лучшей подруги на свете '.

HIM - Gone with The Sin
Теперь всё позади. Больше нет ни боли, ни отчаянья. Только пустота. Саяка безумно любила жизнь, но иногда в её прелестную головку всё же закрадывались вопросы о том, что же ждёт её после смерти. Обычно она гнала их от себя подальше, ведь лучше вообще об этом не заморачиваться, тем более смерть неизбежна, как ни крути. Она не верила ни в рай, ни в ад. Перед смертью все равны, после – тоже. Смерть – это пустота и тьма, всепоглощающая тьма и ничего более. «Об этом слишком рано думать, вот доживёшь лет эдак до ста и поразмышляешь, дурёха» - шутливо ругала себя Саяка, стоя перед зеркалом. «Я и впрямь хороша. Надеюсь, Кёсуке оценит мою красоту.» - она нечасто баловала себя такими комплиментами, но в последнее время её переполняли чувства к одному человеку, ради которого она готова была поставить на кон всё, что у неё есть. Поставила. Проиграла. Сама виновата, наверное. Сожалеть о чём-либо слишком поздно, когда случается непоправимое. Нет больше ни единого шанса жить как раньше. Потеряно всё, чем она так дорожила. Наверное, хуже всего здесь то, что она лишилась даже самой себя. Было бы смешно, если бы не было так грустно. И винить во всём она может только себя. Жизнь порой слишком жестока, особенно к таким милым и невинным девочкам как Мики. Пытаясь спасти других, она в то же время понемногу разрушала себя саму, но не видела этого и не понимала. Но она такая не первая и далеко не последняя. Интересно, если бы у неё была возможность перемотать время назад, она бы захотела стать волшебницей, дабы исцелить любимого? Теперь едва ли. Лучше бы пирожное попросила или рулон туалетной бумаги. Толку было бы больше. Или просто бы держалась подальше от всего, что связано с волшебством. «Что ж, милая Саяка, ты сама себя освободила ото всех чувств, больше никакой любви и никакой боли. Всё не так уж и плохо.» - внутренний голос на удивление спокоен перед тем как исчезнуть навсегда. В последний момент перед глазами возникли образы всех тех, ради кого она жила. Мики мысленно просит у них прощения, особенно у Мадоки и Кёко. И Мами, ожидания которой она не смогла оправдать. Образы меркнут и всё окутывает тьма. Саяка проваливается в забытье.

Wallace Band - Русалка
Она больше не Мики Саяка. Та девочка в прошлом, и, наверное, так лучше, ведь она уже изжила себя. Октавия фон Секендорф величаво восседает на троне, дирижируя своим мечом, управляя своими ужасающими фамильярами. Правда, ужасающие они, наверное, для тех, кому не посчастливилось попасть в её обитель, а для неё самой они очень даже милые. Хор кларисс поёт для неё. Здесь всё только для неё. Чудно! Никаких чувств, что просто прекрасно. Ничто не ранит душу, которой нет в помине. Это, пожалуй, самый лучший вариант смерти. Замечательно! Сейчас она развлечётся, утолит свой дикий голод, ведь это теперь единственное чувство, которое её тревожит.
Что ж, веселье начинается. Ах, сколько аппетитной еды попало к ней в барьер. Ведьма не верит своему счастью. Кого же выбрать? Ах, вон та парочка, да, почему-то кажется, что именно они больше всего заслуживают смерти. Взмах меча и колеса судьбы уже летят в этих двоих. О даа, Октавия ликует, она попала, она раздавила их как жуков. Как же это восхитительно! Но ей мало, нужно ещё жертв, никто не должен выжить, все должны умереть, склонившись перед ней, великой Октавией фон Секендорф. Нужно насытиться, хотя, сколько бы жертв она не уничтожила, ей всё равно не утолить этот бесконечный голод. Но её это не волнует.
Колёса судьбы разлетаются в разные стороны, она не жалеет сил, которых у неё теперь предостаточно, приказывая фамильярам атаковать. Все должны погибнуть. Октавия уничтожит всё, просто потому что теперь может себе это позволить. И это прекрасно. Наверное, если бы она могла что-то чувствовать, она бы поняла, что определённо счастлива.
Теперь русалка никого не пощадит.
Внезапно в барьере появляется ещё одна волшебница. Для Октавии она – всего лишь ещё одна добыча. Однако, кажется, ведьма рано радуется. Эта волшебница определенно сильнее и проворнее тех, что находятся в барьере. Ей удаётся утащить из барьера русалки всю добычу. Досадно. Октавия так голодна ещё. Даже здесь сплошное разочарование. Что ж, придется искать новых жертв. Она найдёт, она сможет. Весь мир ещё склонится пред Её Высочеством.

и эта волна уже огромный поток
разнесла о камни, разорвала на части

— Саяка-тян, — дрожащим голосом тянет Канамэ, обращая внимание и рассматривая в полной мере то, во что превратилась поверженная отчаянием волшебница цвета морской волны. Она была похожа на русалку вечной войны, чьи волны океанического дома опалены горящим нетушимым огнем — вся в латной броне да со сверкающей саблей наперевес в огромной подобии руки. — Саяка-тян, прошу тебя, очнись! Ты должна быть сильнее этого, — не осознавая полную ясность своих действий ( которые можно по достоинству признать глупыми и опрометчивыми ), она срывается с места и бежит вперед после череды аккуратных, подкрадывающихся шагов, после чего падает неосторожно, скользя коленями по плитке. А сил подняться и бежать вперед к своей цели не находит вовсе. Канамэ Мадока слышит шум откуда-то сбоку, поворачивая головы из стороны в сторону. Вот в одной оказываются Кесуке и Хитоми, — о которых она успела уже давно забыть, откровенно говоря, — оказавшиеся в лабиринте новообращенной ведьмы, командующей умелым дирижером своими безвольными фамильярами, еще неожиданнее, чем она сама; в другой замечает Кеко, которая превращается в волшебницу, освещая пространство вокруг бордовыми цветами из магического кольца, по мановению руки обратившегося тут же в самоцвет души.

Мадока чувствует себя самой настоящей пластиковой ряженой марионеткой, прочные лески которой безмерно дергают будто бы ради чьей-то незаметной выгоды. Ее тонкие губы дрожат, а сама она, кажется, готова сказать это треклятое 'да' Кьюбею и загадать свое желание, если он только здесь появится, чтобы только спасти Мики Саяку и дать ей шанс, вопреки всем установленным правилам и неписанным законам, начать свою жизнь заново, но только уже обычной школьницей, которой она и была благополучно раньше, без малейшей даже на сотую долю возможности умереть в свои юные, цветущие нежными клубничными соцветиями белыми, четырнадцать лет. Однако Кьюбей все никак не спешил к ним на помощь, а в стороне вновь слышатся чужие крики и непонятный хрустящий звук, на который Канамэ хотела тут же повернуть голову, но ее взгляд так и застывает на образе алой волшебницы, закрывшей ее собой. Канамэ Мадока будто бы засыпает, а ее сознание проваливается в густое небытие из жемчужно-перламутровой пелены, ощущение которого эфемерно для ее обычной души настолько, что пройдет мимо нее ветерком с очевидным металлическим кровавым запашком. А минуты тем временем стекали водой сквозь хрупкие пальцы, что были грязны от пыли прибрежного песка и исцарапаны осколками разбитых ребристых ракушек ( что когда-то внимали мечтам людей, не получая и толики благодарности за это взамен ).

изранив ракушками, швырнула в песок
есть ли что-нибудь, что в моей власти?
Неожиданно очнулась она ровно в тот самый момент, когда импровизированный концертный зал над ней начинает трещать по швам, растворяться цветными туманами и высвобождая истинный мир окрестностей их школы, ученики которого лишь волей счастливого случае не стали такими же заложниками барьера, как и они сами, наружу. Казалось бы, Октавия фон Секендорф почти выплевывает их, разрывая тишину пространства рыком стаи голодных китов, — и Канамэ Мадока думала бы так и дальше, если бы не одно ' но ', которое никак не соотносилось со всеми возможными простроенными в голове розоволосой теориями, — но их спасает никто иная, как вовремя подоспевшая им на помощь Акеми Хомура, руки которой она не спутает никогда с чьими-либо более, за одну из которых Канамэ держится достаточно крепко во время их побега ( не трусов позорных, а во имя всеобщего спасения ), пока крепко сжимают ее теплую ладонь в ответ. В отличие от Хомуры, которая тяжко дышит из-за бега и адреналина, гонявшего горячую, практически бурлящую кровь по веточкам вен и девичьему сердцу, Мадока лишь неуверенно поворачивает головой из стороны в сторону, задерживая собственное дыхание от всплывающих в разуме неутешительных доселе догадок. Мики Саяка ушла куда-то прочь, прихватив напару с собой застрявших в лабиринте Кесуке и Хитоми, которых не было рядом с ними здесь и сейчас. — Г-где они? Где Кесуке-кун и Хитоми-тян? — боясь услышать неутешительный ответ, Мадока отходит чуть поодаль, будто бы осматриваясь тщательнее, в надежде увидеть знакомые макушки практически неразлучной новой любовной парочки их класса.

Ее поиски прерываются надрывистым шепотом и легким шуршанием одежд позади. Обернувшись тут же на источник звуков, Мадока со стороны смотрит на то, как Сакура Кеко поднимается на свои негнущиеся ноги ( очевидно, она опечалена потерей Саяки также сильно, что все простые действия ей даются с непосильным трудом, пока сама Канамэ Мадока не могла полностью осознать суть происходящего и принять ее, как данность ) и обращается к повелительнице времени с логичным на сегодняшний час вопросом. Действительно, а можно было бы повернуть время вспять в этот раз не из-за нее, — такой слабой и ни на что не годной Канамэ Мадоки, которая только и умеет, что горько реветь по поводу и без, — а из-за Мики, явно без вины виноватой в том, что ее возлюбленный предпочел заместо нее близкую подругу детства, которая даже и замечена ни разу Канамэ не была в больнице за всю историю длительной болезни талантливого скрипача? И сейчас Мадока была бы только рада не вмешиваться в их щепетильный по всем параметрам разговор, потому что сил его поддержать у нее попросту не было, — да и Хомуру нагружать не хотелось с этим, коли быть совсем уж честной, — если бы это дело не касалось ее лучшей подруги, которую наверняка еще можно было бы спасти, пускай и не самым законным методом вопреки всех каких-либо то ни было вековых устоев волшебниц. Поэтому она подходит ближе, вставая рядом незаметно ни для кого из них. Глупо надеяться на то, что и сегодняшний день обойдется без всевозможных ссор, но попытаться все же стоит.

У какого бы то ни было девичьего ( но, быть может, существуют также и храбрые мальчики-волшебники, вступающих в борьбу с кромешным отчаянием в глазах — этого Канамэ Мадоке было точно неизвестно, да и задумываться над этим вопросом у нее не было ни сил, ни банального желания из-за столь щепетильных душу событий темного цвета похоронного траура ) волшебства все же имеются свои доступные пределы, заходить за которые, невзирая на собственные возможности — значит переступить грань, проведенную мелом по горячему асфальту, дозволенного, вкусить горький вкус провала и признать свое полное поражение перед законами прописанной свыше судьбы. И сейчас, на сколько бы сильно не хотелось не довериться Акеми Хомуре, даже ее мощнейшего магического чуда не хватит для того, чтобы спасти ее друзей из когтистых костлявых рук смерти. К сожалению. И несправедливости этой у жизни, что стоило признать даже столь прожженной оптимистке, как Канамэ Мадоке, было хоть отбавляй — не заслужили спасительницы человечества столь плачевного и мученического для себя конца. А наблюдать за страшными последствиями своих действий — тем более.