⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀
⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀❝ только представь, что видят мечты, когда разбиваешь их ты. ❞
ㅤㅤㅤㅤ
ㅤㅤㅤㅤкажется, элоди ненавидит чужие улыбки. изогнутые линии губ, выделяющиеся ямочки на щеках – все это фальшь, немного театральный жест продавца-консультанта в магазине. она знала, что за весельем и усмешкой всегда прячется жестокость. и в тот момент, когда габриэль повернулся к ней, сверкая глазами от наглости, девочка не удержалась и отшатнулась, чтобы снова прильнуть, как мотылек, летящий на огонь свечи.
ㅤㅤㅤㅤберджесс так не хватало внимания и щемящей нежности. ей просто хотелось быть кому-то нужной, ей просто хотелось, чтобы у нее была другая, – любящая! – семья. в этот момент элоди всей душой желала, чтобы к ней пришла госпожа канцлер и забрала ее из этого ужасного места. девушка немного нервно обняла себя. эль неизменно делала так в особые минуты нужды, но это не помогало. она представляла лица. например, майло. наверное, лавлейс уже все знает.
ㅤㅤㅤㅤ
ㅤㅤㅤㅤей хотелось расплакаться прямо на глазах диора. ох, наверняка, габриэль бы получил удовольствие от ее слез! она смутно помнила, как видела юношу на одной из многочисленных вечеринок, которые любил устраивать отец в честь новых приобретений или удачных сделок семьи берджесс. нужно ли говорить, что максимум, что получала элоди на день рождения, праздник, который был только ее, это дорогой подарок и красивый, но невкусный торт? нужно ли говорить, что в одно из таких торжеств, эль ходила с синяком на глазу, который был очень похож на чернослив, неумело замаскированным под смоки айс? видел ли ее габриэль, обратил ли внимание? может, он помнит ее до сих пор?
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤможет, ненавидит ее?
ㅤㅤㅤㅤ
ㅤㅤㅤㅤна помощь пришла пустота, которая неизменно ее обволакивала, хватала за руку и уводила куда-то вглубь себя, подальше от враждебности мира. элоди понадобилось всего несколько судорожных вдохов, чтобы позволить поддаться этому чувству. теперь ей было легче, теперь было хорошо. она видела себя со стороны, было точно кукла, которыми играют маленькие девочки лет десяти. и вот фигурка берджесс разговаривала с такой же фигуркой габриэля.
ㅤㅤㅤㅤ{ все ненастоящее, все выдумка. это ночной кошмар. все люди – манекены. это как в «матрице», да? ущипните меня, кто-нибудь, помогите!!! }
ㅤㅤㅤㅤ
ㅤㅤㅤㅤдурной сон, из которого нельзя выбраться.
ㅤㅤㅤㅤ
ㅤㅤㅤㅤв груди и горле все горело синим пламенем, и из-за этого тяжелого ощущения было сложно дышать. она хотела, чтобы габриэль заметил. подошел к ней, прижал к себе, как бывало в фильмах, и погладил по волосам, нежно и осторожно, словно боялся спугнуть. элоди хотелось, чтобы хотя бы одна душа в этом мире относилась к ней с добротой и была всегда рядом. а иначе…
ㅤㅤㅤㅤвзгляд снова опустился на исполосованные руки юноши. берджесс понимала, что откровенно пялится на шрамы, но не могла ничего с собой поделать. интересно, планировал ли диор свои попытки? почему у него не вышло? судя по характеру линий, по тому какие рваные следы остались на светлой коже парня, он очень старался умереть. так что же пошло не так? были ли у габриэля люди, которые его любили? элоди немного завидовала ему. у диора была та решимость, которой так не хватало девушке.
ㅤㅤㅤㅤ
ㅤㅤㅤㅤберджесс лежит на холодном полу, как побитая кошка, кричит и воет о своей боли. она расцарапывает свои ноги и грудь ногтями, точно пытается вырвать оттуда что-то, что заставляет элоди жить. отец хватает ее за волосы, наматывая их на кулак. элоди ненавидит его, элоди снятся сны о том, где она его убивает.
ㅤㅤㅤㅤ
ㅤㅤㅤㅤ— хватит симулировать, — рычит, а затем удар. оглушенная берджесс перестает слышать свои рыдания, но истерика не прекращается.
ㅤㅤㅤㅤ— это что? — доносится сквозь пелену, когда слух начинает постепенно возвращаться к элоди. — я кого спрашиваю блять?! что это?
ㅤㅤㅤㅤ
ㅤㅤㅤㅤон видит карту ее страданий: ожоги от сигарет, неуверенные шрамы от канцелярского ножа, который эль не выдержала и разломала на мелкие металлические крошки. чарльз берджесс, видимо, не знает, что мама вытаскивала таблетки изо рта элоди.
ㅤㅤㅤㅤпо лицу отца прошла гримаса отвращения. с презрением он отталкивает от себя дочь, поднимается и смотрит на нее сверху вниз.
ㅤㅤㅤㅤ
ㅤㅤㅤㅤ
ㅤㅤㅤㅤ— убей себя. ты меня позоришь.
ㅤㅤㅤㅤ
ㅤㅤㅤㅤ
ㅤㅤㅤㅤэлоди берджесс глубоко несчастна и, глядя сейчас на габриэля, ловит флэшбеки.
его смех похож на хрип.
ㅤㅤㅤㅤ
ㅤㅤㅤㅤэлоди все-таки плачет. но теперь говорит другое.
ㅤㅤㅤㅤ— можешь остаться.
ㅤㅤㅤㅤ
ㅤㅤㅤㅤи ей похер на реакцию диора , но она садится на пол и прижимается лбом к его ноге.
ㅤㅤㅤㅤ˝он меня пнет,˝ — думает. попытки притворяться, что все хорошо, проваливаются, но медсестры еще не заметили. ей нужно встать, чтобы не забрали, но все, что хочет сейчас элоди, это кричать.

Ронан не грезил уже сутки. Он копил силы для предстоящего ритуала, не позволяя себе легкую дремоту и постоянно подпитываясь дешевым растворимым кофе или баночным пивом. Ни первое, ни второе практически не действовали на него, поэтому Ронан, включив магнитофон на полную громкость, всю ночь носился по сонным полям Барнса.

Сейчас БМВ выглядело так, словно нуждалось в мойке уже прилично долгое время: на нем осела давняя пыль нетронутых полей, трава застряла в покрышках, на фарах и стекле покоились засохшие тела ночных бабочек.

Они летели на свет, не понимая, что их ждет неминуемый конец, как только они достигнут своей цели. Ронану хотелось, чтобы свет, на который он летел сегодня не убил его. Не сейчас.

Барнс остался позади. Перекачанный кофе, пивом и ночными поездками по полю, Ронан вышел из машины. Чейнсоу вылетела следом, громким «Керау!» оповестив о своем присутствии. Лес поглотил этот звук, отправив его далеко, в самую темноту, туда, где лес превращался в черную пасть.

Так казалось Ронану. Может быть, Адам или Гэнси видели этот лес иным. Но в глазах Ронана Линча отражалось нечто мрачное, то, что таил в себе любой лес, даже самый безопасный на первый взгляд. Он видел много лесов, особенно во сне. Он создал Кейбсвотер таким, каким его видели другие, придал ему форму, но не заполнив ее.

Когда Чейнсоу взлетела вверх, осматриваясь на местности, Ронан остановился на предположительной черте, отделяющей реальность от магии. Он чувствовал на себе чьи-то взгляды, хотя никого не было рядом. Возможно, так смотрели деревья. Возможно, Гэнси и Блу притаились здесь, чтобы помешать им.

Пусть попробуют. Ронан все равно сделает как хочет он. Он всегда так делает. Точно так же ведет себя Гэнси: упрямо идет к цели. Жаль, что теперь их цели несколько разные, зато есть Адам.

Поддержка Адама, как бы не закатывал глаза Ронан, когда тот начинал «умничать», дорогого стоила.

— Hic ego sum, — ответил Ронан, тенью отделившись от дерева и шагнув к Адаму. Старая привычка разговаривать на латыни, на их секретном языке, на первом языке его снов.

Взглянув на мешочек и почувствовав спиной холодок — Ноа был где-то рядом — Ронан отправился к прошлогодней листве, словно подготовленным для него мягким матрацем.

— Не парься, Пэрриш, — в свойственной ему манере человека, который ничего не боится, махнул рукой Ронан. На самом деле ядовитое ощущение уже травило его душу. Он не грезил сутки, а последним, что он принес из сна, был кейс, набитый двадцатками с изображением Гэнси.

— Я достану жертву. Готовь нож. Биту. Свое занудство. Чем ты там убиваешь? — беззлобно, но не без иронии спросил он. Казалось, этого хватит, чтобы немного разрядить обстановку, но получилось скверно.

Ронан подозвал Чейнсоу. Она угнездилась у его головы, когда он лег на сырую, но теплую землю. Запах прелой листвы приятно ударил в голову, напоминая об осени. Ронан закрыл глаза, старательно отгородившись от мыслей о Гэнси и Блу и особенно об Адаме. Он думал только о Ноа.

Ноа. Ноа. Смерть Ноа. Семь лет назад. Уэлк. Убийство.

И он увидел ту самую поляну. Увидел биту в руках Уэлка. Но он был один, Ноа в этом сне не появился. Красный мустанг, стоявший позади Уэлка, был залит чьей-то кровью, словно собственного сочного цвета ему было мало. Ронан шагнул вперед, резким ударом выбив из руки Уэлка биту.

— Ire, — приказ существу из сна, но и человеку тоже, тому человеку, каким его помнил Ронан: убийцей. Уэлк был опасным, но им необходима была его кровь. Кровь создания, сотканного из снов для создания, которое давно не видело и не нуждалось в них.

— Ire! — еще раз повторил Ронан, не заметив, что прокричал это же сквозь сон. Он крепко сжимал плечо сопротивляющегося, желая провести Уелка за собой в реальность.

Ронан открыл глаза, когда Чейнсоу коснулась его острым клювом и прокричала: «Крэк»! Это означало, что Уэлк уже здесь. А значит, Адаму придется справляться с ним одному, потому что Ронан не мог пошевелиться. Он наблюдал за своим прикованным к земле телом со стороны.

Только бы у Адама все получилось.

I KEEP WAITING FOR THE GOD UNDER THE ANTHILL TO SPEAK UP.

— я бы радовался, — механически отвечает барти, потому что должен; когда-то — может, ему было лет семь или восемь — его отправили на всё лето далеко-далеко, к маминым родственникам. тогда барти впервые узнал, что случается, когда кончается город: от зелёного заболевают глаза, вместо сморщенных яблок на ветках болтаются огромные спелые звёзды. из тумана, кажется, можно слепить всё, что угодно, и однажды утро слепило из него одинокое стадо коров: только одна из них не походила на призрака, у неё были стройные белые ноги и долгий ласковый взгляд. барти почти погладил её, но заметил, как бабушка, наблюдая за ним, улыбается; стало стыдно, щекотно, пришлось убрать руку, соврать, что хочет домой и устал от ужасного запаха. тогда неправда давалась сложнее: у несказанных слов был и вкус, и вес. со временем он побледнел, стал прозрачным, барти стал забывать, что так долго пытался спрятать. сейчас регулус возвращает им горечь — барти хмурится и пытается вспомнить, но ничего не находит. значит, и не было ничего, правда? это его раздражает. — я бы радовался. ты же знаешь.

I KEEP WAITING FOR THE PART OF THE MYTH WHERE EVERYONE TURNS INTO A DIFFERENT BIRD

регулус, конечно, эту тяжесть носит в себе до сих пор. с каждым разом его молчание весит как будто немного больше: барти учится распознавать это по тому, как он теряет в цвете, становясь совсем прозрачным и лёгким. если бы не слова, которые регулус прячет, рассовывая по карманам, ветер, наверное, смог бы забрать его вместе с собой, поэтому барти предпочитает не спрашивать. только временами, когда регулус становится против яркого солнца, тень выдаёт себя очертаниями: барти кажется, что, протянув руку, он сможет растереть её между пальцев, избавив его от молчания, но не протягивает. регулус так и не научился прятаться у всех на виду, поэтому барти знает каждое из его потайных мест. раньше он мог оставлять там записки и бутерброды, найденную на берегу озера гальку или стрекозиное крылышко. регулус, находя их, улыбался, и барти мог быть уверен, что морщинка в уголке его рта зависает удивлённой птицей, но сейчас, приходя, он будто застаёт регулуса за чем-то личным. чем-то, что он пока не готов ни с кем разделить. барти, конечно, не подаёт виду, но яблоко в его руке от обиды становится кислым.

OR THE REEDS START TALKING OR HORSES COME OUT OF THE OCEAN

барти приседает на корточки, чтобы снять с его брюк жука (иногда нелегко найти повод спрятать лицо): на его ладони он кажется темнее и больше (так же голос регулуса становится чётче, когда доносится издалека). барти улыбается, позволяя ему доползти до кончиков: сжать кулак — в его власти, но он не сжимает.
— я... понимаю, — барти сбивается: смущение регулуса оказывается неожиданно заразным. его бросает в жар, взгляд становится мягким. прежде, чем посмотреть на регулуса, он провожает глазами поднявшегося в воздух жука. — когда ты уйдёшь, здесь не останется ничего важного.
барти помнит этот разговор: год назад рабастан стоял так же, как стоит сейчас регулус, а он чертил носком ботинка линию по грязи. это не научила его ничему, кроме чувства беспомощности и уязвимости: во второй раз они идут по протоптанным тропам и быстрее заполняют его доверху.
— я бы хотел уйти вместе с тобой, — унести с собой: сладкое королевство, вечера в библиотеке, рождество, когда регулус остался с ним, не поехав домой. иногда барти казалось, что всё это существовало только в отражении чёрного озера. — но, — улыбка становится прозрачной. — дело ведь не только в этом, правда?

I KEEP WAITING FOR THE BUGLE AND THE JACKAL-HEADED GOD TO WEIGH MY HEART ACROSS THE RIVER.

тяжелее всего вынести поздние осенние дни — те выходные, когда просыпаешься слишком поздно: все вокруг уже зажигают огни и готовятся к войне с темнотой. небо светится тускло, будто умирающий в спичечном коробке светлячок, и не остаётся ничего, кроме сожалению об упущенном утре, как будто утро — это вся жизнь, которой не дали возможности развернуться.
регулус дарит ему это чувство.
— в хогвартсе ты чувствуешь себя в безопасности, — барти приваливается спиной к дереву. голос становится суше от мысли, что последними словами регулус просто бросил ему пыль в глаза; злость кажется достаточно сильной, чтобы позволить себе её не проявить, не дать ему возможности оправдаться. — я тоже. он стал для меня единственным домом. но если школа осталась для тебя только убежищем, ты зря провёл в ней семь лет.
отцовские интонации сминают голос, превращая его в хитиновый панцирь.
— ты уходишь не в пустоту. ты знаешь, что тебя... ждут. разве этого мало?
барти пожимает плечами и отворачивается.

руки брана — ледяные, как притихший в ночи коридор больницы. теон узнаёт их сразу, как только заходит в дом: мерцающие лампы перекрикивают чужие сны, в глазах врача плывут аквариумные рыбки — он устал. этот свет любые тени превращает в кровоподтёки да синяки: теон различает один на сгибе локтя, под катетером, другой — внутри своей головы. препараты проще различить по тому, как разбухают в голове комья серой шерсти. иногда в них попадаются чужие ногти или опилки, иногда — сморщенное гнилое яблоко. иногда — боль в затылке, как от удара об лёд. иногда — ничего: сны под ними почти неразличимы — теон, конечно, любит их больше других. просыпаешь, и мысли о рамси приходят как будто не сразу — ждут у двери. удаётся отсчитать пару минут, неловкие шаги на пути в туалет, скрип тащащейся за ним капельницы.
— мне нужно к хозяину, — голос бесцветный, лекарства заставляют забыть, что когда-то в этих словах был смысл. — он будет сердиться.
тени снова превращаются в синяки. дотянуться до руки брана у теона так и не получилось, будто он изуродует её одним лишь касанием.
[indent]Wind. Inside of that house is a box. Inside the box is the head of a goat.

взгляд брана делал пространство небезопасным. обычно теону требовались всего доли секунды, чтобы найти, где спрятаться — занять место вблизи от выхода, но быть невидимым для входящих, чтобы они его не нашли. когда рамси уходил, правила немного менялись: теон забирался под стол или шкаф — в место тесное, маленькое, пахнущее лисьей норой. у него были свои укромные уголки: он держал там необычные камушки, разноцветные мелки, жука-носорога в обувной коробке — собственные сокровища, делающие его счастливым. под кровать — теон хорошо это знал — ему нельзя было забираться: мыши могли украсть его у хозяина, сделать невестой своего короля. как они поймут, что ты мужчина, если у тебя даже члена нет? — рамси трепал его по голове и смеялся, теону это тоже казалось смешным. бран, наверное, смог бы найти его даже там: что-то в его взгляде заставляло воздух дрожать паутинкой. теон выдавал себя неосторожным дыханием — бран не искал его, но всегда мог найти, страх прятался между лопатками. его взгляд будто не находил детали, а избавлялся от лишних — фамилии, имени, одежды. кожи. права не прятать взгляд. бран — будто рамси — точно знал, что теон из себя представляет: укус клопа, перхоть и чувство вины. кем стал бран, теон мог только догадываться.   
[indent]Inside the goat: a knife’s quiet song. The blade of desire is the silver in my teeth.

робб верит, что они справятся — только поэтому теон не скулит у двери, умоляя забрать его. после больницы они всего несколько раз выходили за пределы квартиры: в зале суда теона вывернуло наизнанку (пахло стухшим овощным бульоном, крысиными хвостами и страхом), в супермаркете он заблудился между полок со сладостями (робб нашёл его плачущим у разбитой банки с мятными леденцами). мало что помогало успокоиться, как помогало раньше: теон помнит, что с членом рамси во рту переставал плакать — можно было отвлечься от шума вокруг, сосредоточиться на простых действиях. друзья рамси смеялись и бросались в теона огрызками яблок, но его это не отвлекало — хватало сил только на движения рта. рамси не бил его в такие моменты — теон знал, что может чувствовать себя в безопасности, а сейчас этого знания нет. робб верит, что они справятся (не забудь накормить его, потому что сам он поесть забывает). ему тоже нужна чья-то помощь, — в улыбке робба было что-то, не позволяющее мысленно закончить: не будь эгоистом, пожалуйста. теон не мог отказаться.
[indent]My mouth has a certain ring to it.

было всего несколько правил, но теон чувствовал, как минута за минутой они вываливаются из памяти одно за другим. когда-то можно было обернуться, пройти по следу, что оставил белыми камушками, найти зарубки на древесной коре, но теперь камни превратились в кусочки хлебного мякиша, птицы склевали их, лес не выдавал тропинки к деревне. можно сделать силки, отловить птиц, выпотрошить им животы, сделать дырочки в голове, чтобы услышать направление ветра, но у теона слишком плаксивые руки, не хватает силы, хлеб под ножом сминается.
— извини.
плечи растут из спины уродливыми корнями. теон не оглядывается на брана: нужна минута на осознание, что его не ударят. что разбитая тарелка — это не страшно; не страшно? — руки начинают трястись.
— у меня... не получается, — нож падает из обрубков пальцев. теон смотрит на банку с шоколадной пастой, зло кусая губу. кажется, это впервые, что он сказал брану за несколько часов, которые они провели рядом.
— я всё уберу.
кое-что беспокоило теона, кое-что, кроме страха: змеиный хвост, который щекотал голову изнутри, при взгляде на его ноги. будто было что-то важное, о чём теон не мог вспомнить. чувство вины пахло по-другому, так пахло только от настоящей вины — теон забыл, что случилось с браном, и это было хуже всего.