Середину промозглого осенним холодом ноября, сухие душистые травы которого припорошены первым тонким слоем снега, нельзя было назвать лучшим временем для туристического сезона в Гравити Фолз. Диппер был более, чем просто несведущ во всех прелестях развлекательного бизнеса ( разбираться в нем он и не желал, занимаясь взахлеб любимым делом по изучению местных аномалий вместе с дядюшкой Фордом ), нежели его сестра Мэйбл, но, тем не менее, народу сегодня, к счастью, было не так уж и много, однако смена Билла Сайфера за кассой сувенирной лавки от этого все никак не хотела кончаться. Да, свыкнуться с мыслью, бьющей в ритме сальсы крохотным молоточком по виску, что сам Диппер Пайнс начал встречаться с самым сверхъестественным парнем не то, чтобы в одном крохотном городке, где все мистическое и невероятное было в порядке вещей, но и на всем белом свете, могла бы привести в ужас однажды даже его самого, если бы не пресловутое сердце юношеское и горячее, которому ' не прикажешь '. Поэтому о тайных во всех смыслах отношениях их никто не знал до сих пор. Ведь действительно: принять смело и уверенно тот самый факт, что ты втрескался по уши в своего же врага, а после этого признаться об этом родне неподготовленным разбегом прямиком в пропасть — дикость несусветная.

Пуля в лоб из энергетического бластера озверевшего от этой не очень веселой для себя правды Стэнфорда Пайнса ему будет обеспечена, а Стэнли ему в этом поможет, выкинув труп своего внучатого племянника за пределы их дома, тем самым отрекаясь от покойного раз и навсегда за такую оплошность с неосторожностью чувств, которые он прежде умело держал в узде и не позволял им брать над разумом вверх. Разумом, который отключился ровно в тот самый момент, когда он позволил отбывающему наказание демону себя поцеловать. Билл Сайфер украл его первый настоящий поцелуй еще с полмесяца тому назад, — тот случай в Русалдо в лихом двенадцатом году был не в счет, — и Пайнс, проводя языком иногда по трескавшимся на холоде губам своим, до сих пор вспоминает приятный медовый привкус да краснеет густо от своей же робкой неумелости в этот момент. И всегда хотел эти неоднозначные ощущения продлить, повторить их вновь уже намного дольше в горячих объятиях теперь уже его бойфренда, особенно когда они вместе оставались в их в общей спальной комнате наедине ( сейчас же Диппер Пайнс несказанно рад тому, что все сложилось именно так, а не иначе, несмотря на то, что был готов в свое время злобно выть и метать от малейшего осознания того, что в его личном пространстве появился вынужденный сосед, присутствие которого рядом не давало спать спокойно на соседней кровати из-за возможности быть убитым в отмщении ).

Сегодня, кажется, свидания в виде прогулки по лесу у них с Биллом не выйдет. — Мэй, а как там Билл? Тебе не кажется, что ты его слишком загоняла сегодня? — неловко спрашивает он свою бегающую по дому туда-сюда сестру, поправляющая на себе то и дело феску на своей голове и выслушивая благодарными кивками одобрения от туристов комплименты по поводу проведенной экскурсии. — Брось, бро! От его обаяния и шарма продажи сувениров идет на ' ура '. И не только от женщин, но и мужчин тоже, если ты понимаешь, о чем я, — хитро подмигнув своему брату правым карим глазом, Пайнс игриво тыкает его в бок локтем, а самому Дипперу от этого становится совсем безрадостно, практически тухло на душе, стоя я в хлипком одиночестве в коридоре лесной хижины, куда доступ для туристов был, вестимо, закрыт. И не скажешь ведь напрямую пока, что Сайфер занят им по всем фронтам и ему не очень приятно слышать восторженные вздохи в подобном для себя ключе. — Да и тем более, что Вэнди я сейчас припрячь ему в помощь никак не могу. Если ты не забыл, то мы сегодня все приглашены вечером на концерт к Робби в бар ' Перелом черепа ' и она сегодня помогает ему с обустройством сцены, — и Диппер снисходительно смотрит на Мэйбл, мысленно уверяя ту в том, что все он прекрасно помнил. И что были приглашены даже дядюшки, которым, быть может, было фиолетово на концерт набирающей обороты популярности рок-группы, но не на приятный вечер друг с другом за выпивкой чего погорячее, что уже говорить о Билле Сайфере, который прекрасно успел затесаться в их с сестрой компанию.

— Окей, Мэйбл, я тебя понял, — пожимает плечами с легкой полуулыбкой на лице Пайнс, и, прежде чем выйти из дома, развернувшись и направившись к выходу, предупреждает ее ненароком. — Я пойду прогуляюсь ненадолго. Как-то здесь душновато, — ведет плечами он, когда натягивает легкую парку на себя, чтобы не замерзнуть от ледянистого ветерка в холодном ноябрьском лесу. Да, проветриться ему не помешает, учитывая, что в баре ему определенно не будет хватать свежего воздуха ( не даром он в принципе не был ярым фанатом слишком людных вечеринок в пределах крохотных пространств — чем больше есть места, где можно было бы с легкостью развернуться, тем ведь намного лучше ). К тому же, он как-то краем глаза просматривал более старые пометки Форда в его заметках на пожелтевших и потертых бумажках, раскинутых меж книг и папок в его подземной лаборатории, где Диппер встретил сравнительно интересную запись о существах под номером сто пятьдесят два, имя которым в условном обозначении дядюшка своим красивым каллиграфическим дал как ' звездные олени '. Вся их прелесть была в том, что они изредка появлялись вечерами и ночами в полнолуние на водяных источниках Гравити Фолз. И, что ни говори, а Дипперу Пайнсу — юному натуралисту без страха и упрека — будет приятно в качестве бонуса случайно их встретить на своем пути, дабы увидеть их вживую, а не представлять их себе на уме только по животрепещущим рассказам его родственника.

Ветерок проникал под плотную ткань теплой одежды, но это его нисколь не пугало, ведь лес Гравити Фолз встретил его достаточно радушно и приветливо, впрочем, как и всегда. Пайнс шел неспешно ( до концерта все же оставалось еще около трех часов, так что все успеется ), раздвигая руками почти голые, но такие цепкие ветви кустов да деревьев маленьких, приближаясь постепенно к озеру, которое в скором времени покроется толстой коркой льда, а местные жители организуют на нем себе каток, украсив его рождественскими огнями ярких гирлянд вокруг. Неожиданно для самого себя Диппер замечает на берегу склонившийся над пожелтевшей травой и побитыми первыми заморозками ягодами силуэт лани прозрачного цвета синей кристальной воды, опутанного весь сверху донизу яркими звездами, прорезающие спустившуюся вечернюю темень. И Диппер Пайнс стоит пару минут, не готовый шелохнуться, потому что зрелище это было очень удивительным и волшебным. После, конечно же, ведомый чувству маленького исследователя, начал подбираться ближе, стараясь практически не дышать и ступать как можно тише, прикладывая все свои усилия к тому, чтобы не спугнуть это грациозное до идеальности создание, как неожиданно слышится звонкий треск, от которого вороны, сидевшие на соснах, взмывают в вышину небес. По хрупкому телу прокатывается адская боль, а сам Диппер, громко вскрикнув так, что эхо боли слышится по всему лесу, опирается машинально рукой о ближайший древесный ствол, не решаясь посмотреть вниз.

Звездный олень, встрепенувшись и посмотрев на него своими белыми глазенками, прытью устремляется к озеру, растворяясь в ней водой, но Дипперу Пайнсу до этого сейчас не было дела. Его глаза ширятся от накатившего на него панического ужаса того, что на его ноге сомкнулся самый настоящий, мать его, железный капкан, — не то медвежий, не то волчий, — который взялся в лесу почти из неоткуда, и сейчас впивается настолько глубоко, что достает своими острыми зубьями ему до кости. Диппера откровенно трясет. Он оседает под дерево, не обращая внимания на слезы, текущие по щекам тонкими солеными струйками ( мальчикам плакать не положено, но не может он из-за шока, от которого хочется потерять сознание прямо сейчас, засыпая благодатным сном в листве и снегу ). Руки дрожат неимоверно, но Пайнс пытается разомкнуть окровавленный механизм, пальцы по которому скользят, пока капкан, сопротивляясь, все не хочет никак ему поддаваться, потому что сил парня, откровенно говоря, не хватало для этого совершенно. — П-помогите, к-кто н-нибудь! — глотает всхлипы Диппер, пытаясь проползти хотя бы пару сантиметров на коленках обратно по своему же проложенному пути и стараясь не обращать внимания на тянущийся по снегу багровый след. Но слабость от потери крови и осознание собственной беспомощности дает о себе знать, падая уже всем телом не холодную землю. Кажется, надо было все же смотреть под ноги, но помогло бы ему ли это? Навряд ли. Телефон здесь не ловит мобильную сеть оператора, смысла звонить первому попавшемуся контакту не было.

— Билл... — шепчет побледневшими губами он то единственное имя, которое на фоне всех остальных приходит первым на ум, после чего сознание растворяется в пелене, а сам Диппер Пайнс прикрывает глаза, не в силах их более держать открытыми. Умирать олененком, угодившим в охотничью ловушку, ему совсем не хотелось, но, видимо, такова его была судьба.

Холод продрогшей от промерзлого ноября земли окутывал его тело ледянистым покрывалом погибающей на закатных лучах осени, отчего доселе привычная матовая кожа вполне себе обычной ( не оттенков благородной слоновой кости, вовсе нет ) бежевой призрачности Диппера Пайнса становилась с каждой уходящей минутой все бледнее, становясь похожей больше по цвету на сизый туман молочных берегов и отдавая тепло организма без остатка погибшим под небольшим слоем снега пожелтевшим травинкам. Которым, к сожалению или счастью, восстать из мертвых раньше времени — быстрее наступления солнечной поры, когда над кронами деревьев щебечут птицы, зазывая за собой силы весны, смеющейся искренне и неподдельно от радости живой на сердце вечно молодом и девичьем, — не получится, распускаясь багровыми цветами на месте его глупой по всем меркам кончины, предварительно отведав сполна корнями человеческой горячей крови, которая, быть может, в пределах Гравити Фолз и сработала бы, как живительный эликсир из экстракта философского камня, но не в этот раз. Потому что всему должен быть предел. Даже таким чудесам, которые ужаснули бы Диппера своей ненасытной кровожадностью не на шутку, если бы он сейчас в принципе мог думать о чем-либо вообще. Цветы-вампиры — последнее, что хотел бы видеть Пайнс в своей жизни перед такой нежданно-негаданно наступившей ему на пятки смерти.

Остатки светлого ума еще продолжают как-то держаться на поверхности черного-черного моря, волны которого походили на самую настоящую бурю, сменяющегося штилем, но тело все же отключается полностью из-за такой цепкой напасти, не видя смысла, кажется, в этой войне за крохотные десятки минут жизни того, у кого и сил для этого не было здесь и сейчас. Или же разум нарочито издевался над ним, продлевая мучения попавшего в засаду непутевого олененка. Карие глаза Диппера Пайнса не могут открыться, как бы он этого и не хотел, чтобы впустить в кромешную темень крохотные остатки лучей этого дня в свою душу. Но чувствует остро, как по щекам катятся слезы от боли и собственной беспечности ( и все же мальчики тоже плачут — сердце у них не из стали, нервы не натянуты металлическими нитями, чтобы стерпеть любую напасть в своей жизни ), все остальное до кончика каждого пальца будто бы онемевает, делая из юношеского тела не иначе, чем безвольный кусок мягкого камня, которая тюрьмой примагничивает к земле и не дает даже вздохнуть нормально, что уже говорить о простом понятии свободы. А ведь у него ведь только все начало налаживаться. Даже в личной жизни, как бы это странно в их тандеме с Биллом Сайфера и не звучало. Диппера одновременно пугал, а одновременно и восхищал их негласный bad romance, о котором не знал ровным счетом никто. Потому что Пайнс прекрасно знал свою семью — они не примут его чувства, посчитаю отбитым напрочь, совершат над Сайфером возмездие, послав далеко и надежно любые приговоры ' свыше ' Аксолотля, и обязательно напьются вечером в уютной компании на ночь глядя корвалола. С обязательными тридцатью капельками на стакан холодной воды, ни больше ни меньше.

Неожиданно слышится шум рядом с ним. Дипперу бы встрепенуться и открыть глаза хотя бы на мгновение, чтобы его не посчитали за новоиспеченный труп, но сейчас он находился буквально на грани своего сознания, готовый шагнуть хоть сейчас в этот огромный туннель без пресловутого света в его далеком конце. Диппер едва улавливает, прежде чем отключиться полностью, чье-то живое дыхание рядом, вдыхает на короткие мгновения знакомый аромат, перемешанный с предзимней свежестью и своей крови. Билл. Это был определенно он. Его Билл Сайфер, который все же услышал тихую мольбу на, кажется, сейчас чуть уже посиневших сухих губах со своим ( по-настоящему ) священным для Диппера именем, произнесенным, похоже, вовсе не всуе. Хотелось протянуть руки к нему, несмотря на свою привычную осторожную стеснительность, и крепко обнять, попросить о помощи и защите ото всех ненастий, в том числе и от этой тоже. Но последнее, что он будет помнить, — то, как крепкая тяжесть спадает с раненной ноги, а крепкие руки подхватывают его безвольное тело тряпичной куклы, прижимая к теплой вздымающейся груди. Диппер Пайнс проваливается в темноту, в котором места чистому сознанию вовсе нет, так и не дав демону и малейшего намека на то, что он еще жив, но, вероятно, тот догадается об этом прекрасно и сам.

Когда Пайнс все же приходит в сознание, первым делом, что он ощущает достаточно явно, не открывая глаз — доносившийся около носа приятный запах чего-то мучного. Кажется, даже блинов, судя по легкому оттенку маслянисто-сливочных оттенков в аромате. Диппер приоткрывает аккуратно веки из последних капелек набирающихся в организме сил, и первое, что он замечает — беспокойно склонившегося над ним Билла Сайфера, а ощущает — касающийся его тонких губ мягкий, практически нежный блинный кончик. Свет их комнаты не давил на ослабшего по всем фронтам Диппера. Да, было светло ( можно было даже предположить, что над Гравити Фолз занимался утренний рассвет, но точно утверждать об этом в его состоянии явно не стоило ), но благодаря шторам, прикрывающих своей плотной тканью окна, солнечные лучи не давили своей яркостью на отвыкшие за это время от белезны глазные яблоки. И, если он все это чувствует, то, значит, он был вполне себе живой. Ведь в Рай, если бы Дипперу Пайнсу был путь туда заказан, — и если он существовал в принципе, в чем Пайнс сильно сомневался, — Билла бы впустили навряд ли. — Билл, — тихо шепчет он, ощущая, как горло болезненно саднит в такт каждому слогу. Хотелось пить. Безумно хотелось. Интересно, сколько он провел в столь плачевном бессознательном для себя состоянии? Несколько часов, сутки, или же целую неделю? Последнее предположение было достаточно идиотским с его стороны — все же, наверное, он отключился из-за болевого шока и обильной потери крови, а не попал в ситуацию для себя похуже.

Кусочек блинчика оказывается в его рту, который, несмотря на чуть горьковатый, подгорелый привкус, было лучшей пищей, о которой Диппер и мечтать не мог. И его точно не приготовила Мэйбл, на кухню которую впускать хозяйничать — себе дороже. Кленовый сироп приятно обволакивал рот, давал приятное чувство насыщения истощенному организму. Но хватило Пайнсу пока что буквально на кусочек. Чуть позже он обязательно все доест до единой крошки, по крайней мере, постарается. — Я практически ничего не п-помню, — также тихо продолжает Диппер, проведя кончиками пальцев по своим глазам. — Сколько времени я был без сознания? — предприняв попытку хоть чуть-чуть пошевелиться, Пайнс неожиданно вспоминает о своей пострадавшей ноге из-за тупой боли, которая продолжала разливаться по телу. У без того слабого юноши сердце уходит в пятки от страха, вспоминая все события того вечера, будто бы произошли минут с тридцать тому назад, не раньше. — К-капкан, м-моя нога... Боже! Что с ней? — он боялся остаться без ноги, что уж говорить. Только инвалидности на всю жизни из-за собственной глупости ему не хватало. Диппер в панике тянется к краю одеяла, чтобы либо успокоиться и выдохнуть спокойно, падая спиной на горячие подушки, либо принять невеселую правду жизни такой, какая она есть.

can't find the light without you
darkness calls me near
to another sleepless night
whishing you were here

Дипперу Пайнсу казалось, что его тело давно порядком омертвело еще там, в холодном осеннем сосновом лесу, только вот душа никак не хотело покидать эту беспечную тушку ( Билл верно говорит: Диппер был достаточно глуп, чтобы в принципе попасть в такую опасную для себя ситуацию, в которой умереть от обычного капкана после некогда пережитого Странногеддона, опасного в тысячу крат больше — не очень благородное да и нелогичное достижение в его жизни ) — оно было холодным настолько, что те же пальцы на руках ощущались не иначе, чем натуральными льдышками какой-нибудь снежной человекоподобной статуи, заботливо выкованной водой речной и морозом суровым. — Я-я не специально, — оправдывается Пайнс, укладываясь обратно на нагретые подушки и выдыхая чуть более облегченно от осознания того, что с ногой будет более-менее в порядке в скором времени. — Я всего лишь хотел хотя бы раз в жизни увидеть звездных оленей. Я и подумать не мог, что все для меня обернется таким вот плачевным образом, — виновато улыбнулся он своему спасителю. — Мне бы очень не хотелось доставлять тебе лишних проблем. Прости, Билл, — Диппер будет ни разу не удивлен, если в его вполне себе серьезном ранении старшие Пайнсы благополучно обвинят Сайфера. Если уже этого не сделали, пока он сам был в долгой сонной отключке. Ведь, как уже повелось в их маленьком кругу завсегдатаев Хижины Чудес, Билл Сайфер ( по скромному мнению в частности Стэнфорда Пайнса ) виноват во всех смертных грехах. И не в смертных тоже.

— Д-да, если можно. Не откажусь, — кивает он легко на вопросы Билла, который окружил его ни с чем несравненной заботой. И если бы Мэйбл бегала и мельтешила перед ним, как еще тот пресловутый электровеник, в попытках поднять брата на ноги как можно быстрее, а дядюшки того и вовсе ограничивались бы редким ' дежурным ' заходом в его комнату на пару минут с целью обработки раны в довольно сжатые сроки, приправляя свои редкие проблески ухаживания типичным ' ничего страшного, до свадьбы заживет, да и вообще, ты же не девчонка, чтобы ныть от боли и недостатка внимания — перетерпишь и эту беду ', то Сайфер ни в чем никуда не спешил — делал, что весьма несвойственно его натуре, все аккуратно и деликатно. И даже сейчас не хлопает дверью в комнату за собой ( прокляв за пару месяцев эту лесную хижину раз с пятьдесят, наверное ) и не закатывает глаз золотой, несокрытый повязкой черной, от усталости и накатывающейся безысходности, а уходит за теплым одеялом и чаем бесшумно, без какого-либо недовольства на своей душе. От осознания этого на сердце становится светлее и жарче, будто пламя любви невидимой свечи надежды плавит под собой тягучий воск, но и на грамм не смеет сгорать до самого конца. Сжав в пальцах ткань одеяла на себе, Диппер поворачивает голову в сторону чуть приоткрытого, буквально на крохотную щель, окна, за которым были явно видны надвигающиеся на город черные пушистые тучи. Только совершенно внезапного холодного дождя в ноябре ему не хватало. Надо будет попросить Билла развести огонь в камине, только вот смущался он очень делать этого — тот и без того, наверное, не познал за эти десять адских часов и отдыха ни в одном глазу.

Билл возвращается с чаем очень скоро, и вот, когда это Дипперу Пайнсу стало в действительности очень нужно, он начинает греть свои ладони о горячую кружку с забавным принтом из лесных обитателей, пока на него опускается еще одно покрывало — не колючее и очень приятное на ощупь. — Спасибо. Б-билл, можно, пожалуйста, попросить тебя еще развести огня в камине, чтобы в комнате в нашей комнате стало теплее? Тебе не холодно? — насколько это только было сейчас в его ослабшем состоянии возможно, интересуется он у демона, замечая на его плечах лишь тонкую белоснежную рубашку без малейшего намека присутствия привычного желтого пиджака где-либо поблизости. Да, приятный мерзлый воздух с запахом искристого снега на земле, примешанного с надвигающими пресными ароматами пасмурной погоды, здорово наполнял комнату свежестью как нельзя кстати. Однако и перемерзать пуще прежнего не хотелось от слова ' совсем '. Да и мало ли — вдруг человеческая оболочка Билла Сайфера подвержена таким привычным слабостям всех смертных, как инфекции и болезни? Проверять это опытным путем, в особенности сейчас, Дипперу хотелось меньше всего. Пайнс делает несколько широких глотков ароматного травяного чая и блаженно выдыхает, ощущая разливающуюся по организму горячую жидкость, которая нисколько не жгло, а, наоборот, приятно грело ослабевшего юношу изнутри. — Хотя, наверное, это порядком глупый вопрос, который я когда-либо мог задать настоящему демону, — но, как ни крути, справедливый.

— Как Мэйбл, Стэн и Форд отреагировали на произошедшее? — спрашивает злободневный вопрос Диппер, когда Сайфер оказывается вновь ближе к нему, только уже на второй половине кровати рядом, где Билл не чурался ночевать, предпочитая старой кровати Пайнса ее, чему сам парень вовсе был и не против, а, быть может, даже и наоборот, при условии того, что Билл сможет в любое момент по щелчку пальцев вернуться обратно на свое законное место, лишь бы только они не были застуканы в столь непозволительной близости другими членами семьи Пайнс. — Все опять на тебя повесили? — тихий, по-искреннему добрый смешок слетает с его еще бледных губ, а сам Диппер, сделав еще несколько глотков чая, отставляет кружку на прикроватную тумбочку ( собираясь с силами кое-как, ибо руки на весу ломило от слабости — кажется, этот вынужденный больничный после происшествия с этим злополучным капканом он запомнит надолго ). — Ты не думай, если это так — я все им расскажу. Ты ведь реально ни в чем не виноват, это я слажал по полной программе, — к слову, чай ему и взаправду стал помогать. Сил на то, чтобы провести хотя бы еще с десяток минут за душевными разговорами, а не в сонной прокрастинации, хватит сполна. Диппер Пайнс немного копошиться под одеялом, но поворачивается на бок лицом к своему собеседнику, конечно же, стараясь как можно аккуратнее повторить поворот раненной ногой, дабы побеспокоить ее наименьшим образом.

— А как прошел концерт? Ты ходил на него? — вовремя выпытывает Пайнс, вспоминая о главном событии вчерашнего дня. Не хотелось до последнего верить, что все обитатели хижины в лесу пропустили столь шумное мероприятии только из-за него одного ( ведь далеко не каждый месяц в такой дыре, как Гравити Фолз, в принципе проводятся какие бы то ни было концерты — только и остается любителям тусовки надеяться на местные коллективы ). — Почему мне кажется, что Робби станет ненавидеть меня еще больше за испорченное настроение на его празднике триумфальной премьеры? — задумчиво лепечет себе под нос Диппер. Хотя, если прийти к вполне напрашивающемуся выводу, то раздражительность Валентино будет вполне оправдана и обоснована. Кому хочется вообще смотреть на кислые лица во время твоего звездного вечера, где ты должен блистать в свете древних, но очень даже работающих на славу прожекторов, а твои слушатели — вздыхать от очарования, вслушиваясь в каждое слово и ноту твоих сочиненных рок-баллад? Ответ верен: абсолютно никому, особенно если причина всему тому — непоседливый Диппер Пайнс, который в недалеком детстве привык вставлять тебе палки в колеса во имя привлечения внимания рыжей девы по имени Вэнди Кордрой.