| победа цвета спекшейся крови, спекшейся крови, смешанной с грязью, победа цвета осевшей пыли, сухие травы покрывшей вязью. |
Ему хотелось наблюдать за всем этим, заблаговременно прикрыв глаза ладонью ( только вот видеть затуманенным взором Гарднера Эллиота, кажется, Адриану было по силам даже в темной-темной комнате с темными-темными занавесками где-то в далеком темном-темном доме ), лишь бы только не видеть того, как мучается его давняя подруга детства — вне всяких сомнений, Хлоя Буржуа была виновна во многих плохих вещах, которые только могли произойти в треклятом окружении учеников ' Франсуазы Дюпон ', да вот только она не была в этом виновата. Ее детство нельзя было назвать абсолютно радостным и по-ребячески счастливым — не с такой матерью, по-крайней мере, которая была, казалось бы, куда черствее, нежели Габриэль Агрест, уверенно прятавший после исчезновения своей жены под мраморной маской холодной непоколебимости на своем лице и горделивой осанкой свои истинные эмоции. Однако, если даже после непрямых угроз со стороны Адриана Буржуа предпочла оставить все, как есть оно сейчас, — действительно, зачем идти на контакты со своими же сверстниками, если Агрест этого больше никогда не увидит из-за тайн якобы перевода в другое учебное заведение, то отец предпочитал действовать, пускай и не самым честным путем. Поэтому, прости, Хлоя Буржуа, но Адриану пришлось перепадать тебе урок, в котором твой вынужденный преподаватель взял в руки рогатку не для того, чтобы посмешить тебя. — Надеюсь, что с тобой там все будет в порядке, — говорит новоявленный Бражник тихо, когда контроль над подопечным едва ослабевает, дабы тот не смог этого даже услышать и подумать о чем-то совершенно не о том, что могло бы Адриана Агреста выдать с потрохами. Все же поступок Хлои, которая пожертвовала откровенной, казалось бы, безделушкой во имя подруги, поразил его до глубины души. В хорошем понимании этого слова.
Когда часы оказываются в руках Мальшанса, Бражник ощущает прилив самой настоящей эйфории в своей душе, которая, с одной стороны — ласкала теплотой шепота долгожданной победы, где он смог добиться того, чего не смог добиться Габриэль в страшную для Парижа бытность хранителя одного их опаснейших талисманов цвета темной лаванды, а с другой — царапала когтями до крови самого настоящего монстра. Использование отчаявшихся людей в собственных целях не являлось для Адриана крайне забавным делом, которое для других, возможно, было весьма любопытным зрелищем — не тогда, когда Агрест спасал этих самых погрязших в темноте личностей собственными руками напару с Леди Баг, которая на этот раз, почему-то, предпочла не вмешиваться в кутерьму вечных битв добра со зла. Как и Натали тоже, которая, кажется, вместо того, чтобы хотя бы попытаться помочь на глазах толпы зевак бедняге Гарднеру избавиться от разрушительных чар, нашла себе более интересное занятие ( хотя, быть может, это стоит отцу сказать спасибо, который все же как-то прознал о новой охоте Бражника в свете яркого солнца Парижа, где стоило бы, по-хорошему, заранее вывести кого-либо из героев на время из этой большой игры, что он наверняка и сделал, загрузив бедную помощницу настолько, насколько ее не хватило бы даже на пару секунд взглянуть из окна роскошного особняка на погоду за окном ). — Прекрасная работа, Мальшанс. Встретимся на Эйфелевой Башне, — воодушевленно произносит Агрест, чей голос эхом разносится по всему логову с витающей вокруг него свитой акум. Пора аккуратно проскользнуть через приоткрывшееся круглое окно навстречу последнему свету, медленно закатывающегося алым солнечным диском глубоко за пределы горизонта. Пора увидеть Францию совершенно иными глазами — не зеленым взором Кота Нуара, которого для этого мира больше не существовало.
Он смог это сделать. Адриан Агрест одержал в этой борьбе свой кульминационный верх. Значит, отец ни за что в нем более никогда не разочаруется, а сам Адриан сможет продолжать держать волшебные силы мотылька в своей узде. И все же, мог ли он назвать такое получение одного из долгожданных талисманов таким способом, где никто не смел даже и малейшего ему отпора, честным? Не хотелось об этом даже пока и думать, если быть совсем откровенным, как умирающий от смертельной болезни человек в свои дни заката уходящей жизни в исповеди перед священнослужителем. Тем более, что сейчас ему не стоило задерживаться более ни минуты — часы должны быть уже у Бражника в руках как можно скорее. — Ты справился со своей задачей на ' отлично ', Мальшанс, мои поздравления, — протягивает Адриан с тонкой улыбкой на губах, поправляя на ветру свой плащ позади себя. — Надеюсь, ты и сам сделал то, что так хотел сделать с Хлоей Буржуа, — опираясь тем самым временем об одну из балок башни и скрещивая руки на груди, он не старался выйти из тени и показать Гарднеру свое лицо, пускай то и было сокрыто под маской. Агресту не хотелось навлечь проблем на себя, которые запросто могут порушить все его дальнейшие планы по безболезненному воплощению планов любимого отца в живую и осязаемую реальность. Средства воплощения которых казались новому Бражнику до сих пор абсолютно бесчеловечными и каким-то даже неправильными — ведь если поговорить с героями спокойно, без объявления войны и предложения последующей капитуляции, то можно было бы вернуть маму более гуманным методом, не требующих никаких жертв, от которых стынет в жилах кровь. Но всех грехов Габриэля, как бы Адриан не хотел, а забрать никак не сможет — поэтому приходилось играть бессердечного злодея до самого конца. Только вот Адриан Агрест не уверен, что у него это получается максимально хорошо. — Считаю сделку в полной мере выполненной по обе стороны нашего небольшого уговора. Отдавай мне часы, Гарднер. И мы с тобой будем в полном расчете друг перед другом, — он протягивает руку и терпеливо ждет.
Во внимательном взоре Бражника не было ничего, кроме остатков легкого счастья от не менее безболезненной победы, усталости от тяжкого бремени сил и обыденной внимательности. Ему остается надеяться на то, что Эллиот не освободится от его влияния раньше времени и не убежит вместе с часа прочь, смея только догадываться об их весьма значимой ценности. Ведь охоту ночной мотылек с оборванными крыльями видет на них не просто так — он бы не посмел всколыхнуть население Парижа очередным инцидентом ради какого-то несчастного антиквариата. И Мальшанс, что не удивительно, не заставляет долго ждать — чуть теплый талисман оказывает в ладони Адриана, который довольно подкидывает рукой и наматывает цепочку на палец, сжимая прикрытый крышкой циферблат своими тонкими пальцами. — Спасибо, а теперь можешь идти, — просьба, ловко завуалированная под обычный приказ, который исполняется достаточно скоро. Ловкими прыжками Гарднер достигает земли, — только тогда Бражник позволяет себе отозвать от него акуму. Ведь главное, чтобы его приятель не смог вот так просто разбиться при спуске с огромной высоты — Адриан не собирался оставлять его одного в этом месте, где снять его можно было бы только с помощью воздушных вертолетов. А сам же, ловко оттолкнувшись от края платформы, Бражник мчится обратно домой. Все-таки стоило поздравить своего папу с их первой значимой победой. Несомненно, он будет счастлив. Чего навряд ли скажешь об Адриане Агресте, который не хотел становиться чудовищем ни для кого. И для самого себя тоже.