разрываешь небо криком, но тебя давно не слышно. перед этим строгим ликом шепчешь ты все тише, тише:
— спаси и сохрани от боли, ото лжи. прошу я, подскажи, ну как же дальше жить?..

Кукольник доволен. Очередная победа Бражника поблескивает в свете вечернего Парижа постарелым серебром на волшебных карманных часах в его горячих руках, обтянутых грубоватой оленьей кожей черных перчаток, которые как-никак, а в своем новом образе он очень любил. С прикрытыми глазами и самодовольной улыбкой на губах он вслушивался над карканьем черных ворон, что летали в пугливой, беспорядочной россыпи по небу с едва заметными привкусом персикового мороженого на губах от ветра, предрекая тяжелые ливни и смерть всей этой чертовой Франции под чарующий голос трагичных мелодий почившей Эдит Пиаф. Однажды Бражник станцует вальс в звенящим одиночестве по хрупкой дорожке из стекла и чужих слез, но только после того, как все талисманы окажутся на столе перед Габриэлем Агрестом ( ты ведь доволен мной, отец? улыбнись, папа, я прошу тебя — я брошу этот мир к твоим ногам, только пообещай, что ты будешь счастлив ). И только после того, как этот Бражник разожжет своим холодом давящую страсть и жаркую одержимость в чужих сердцах. Потому что каждый его последователь всенепременно будет счастлив и сможет коснуться своей мечты кончиками пальцев лично, в не собственным фантомом в блеклом сновидении — пожалуй, такая агиткомпания придется по душе всем страждующим по несбыточным грезам наяву. А кому еще, как не самому Бражнику, исполнять чужие мечты взамен на волчью преданность и покорный поклон головой в одухотворенном смирении перед силами крылатого божества?

Открой сердце мраку, утопая в бесконечном море из собственных проступков. Посмотри на этих бабочек, которые хлопают кристальным звоном над твоей головой. Адриан Агрест, ты чувствуешь тьму, ты касаешься тьмы, ты задыхаешься во тьме. Ты, отчасти, даже получаешь удовольствие. Но ты отчаянно хочешь вырваться наружу и наслать на этот слишком пропахший геройствами город светлых акум, лишь бы только угодить всем. А взамен получаешь лишь очередную патоку крови на своих пальцах, которые стекают вниз густыми каплями на пол, пугая по всему убежищу целую армаду твоих верных молчаливых солдат. Губы незаметно кривятся в усмешке, пока ты незаметно пытаешь примерить вновь маску безразличности на свое лицо, будто тебя это совсем не волнует — а душа так и чувствует оседающий гарью церковный грех. Но ты видишь, как счастлив отец, пока вы семимильными шагами приближаетесь к своей заветной цели. Разве ты этому не рад?

Бражник резко распахивает глаза, расслабленно и вымученно всматриваясь пустым взглядом куда-то в покрытые вечной синевой стены своего убежища. Теперь точно своего. И все также Габриэля Агреста тоже, конечно. Его творение оказалось не по зубам Чудесным. При их то неполном составе без участия Маринетт. Dieu merci. Беднягу Гарднера в этой ситуации было особенно жаль — он всего лишь попался ему под горячую руку собственной святости, ничего личного. Узнать Эллиота получше — значит вынырнуть из глубин и врезаться в невидимый потолок, об которую долбишься руками отчаянно, а вода все пребывает, пребывает — совсем бессмысленно с его переводом обратно на домашнее обучение с краткой пометкой по семейным обстоятельствам. Глупо спрашивать о новичке у Хлои Буржуа ( да и повода как-то особо и не виднелось в ближайших перспективах, если честно ), которая уже успела ему напеть на ушко, что та его на дух не переносит — на это Адриану Агресту приходилось лишь хмуро сводить светлые брови и уже прямыми мыслимыми, немыслимыми намеками указывать на ее собственные недостатки.

Но горбатого исправит только могила, судя по всему. Если ее и акуманизированный Гарднер Эллиот не вывел на дорожку истинную, значит этот пациент действительно потерян и стоило бы унести еще теплое тело в морг павших от редкой справедливости социума. Адриан тихо вздыхает и подкидывает часы вверх, ловко подхватывая их своей же ладонью. Он позволяет себе разомлеть и с тихим шорохом плаща на спине разворачивается от люка, закрывающегося словно по команде над головой своего нового хозяина, и направляется, наконец, к выходу отсюда. Хочется насвистеть себе дурашливую мелодию под нос, но он в очередной раз принимает лишь уставший гордый вид несломленного топорами судьбы антигероя. Габриэлю Агресту показывать в этом театре действий своей надломленности нельзя — поймет не так, обеспокоится, как и бывает это практически каждый божий день в этом проклятом особняке, совсем не вспомнит, что предоставил этот договор на подпись о наследовании бремени сам. А Адриан-которого-предали-абсолютно-все-Агрест вроде как и не был против. Не каждый день пытаешься вернуть любимую мать из мира небытия в реальность цвета дерева вишни.

Однако неожиданное видение выбивает из груди кислород. А сам Бражник, будто того окатили кипятком, тормозит на месте, принимая эту данность происходящего. Противный запах медикаментов. Белые стены и почти молитвенные крики за спинами людей в белых халатах. Писк приборов и бледный Мальшанс, чья жизнь висит где-то на волоске перед раскрывающей свою зубастую пасть смертью. Бражник отчетливо видит считанные минуты, которые остались на спасение Гарднера от гроба. И люди здесь ему ничем не помогут. Состояние Эллиота совсем прескверное, судя по раздающейся боли по затылку и где-то в районе сердца — парню предречен плачевный конец уже сегодня. Обычный расчет на молитвы и вера и в чудо — только и все, что поможет ему встать на ноги, как бы это глупо не звучало для Бражника. И совсем неглупо звучит для Адриана Агреста, который берет контроль над своим сознанием, и, тихо рыкнув, бежит из своего собственного дома, левитируя прыжками по крышам до самого госпиталя. К счастью, ближайшего. По видам из окон больницы он заранее знал о его местоположении в этих огромных городских джунглях.

   <...>

Он врывается в палату через открытое настеж окно. Бражник криво улыбается: не то собственным слишком распутным действиям, не то недоуменным взглядом медперсонала, которые в опаске уставились на него, как на явившегося с адской расщелины Сатану. — Вы... — очевидный испуг. Не этого он хотел добиться в этот раз, вовсе не этого. — Я — это я, — Адриан легко пожимает плечами с нескрываемой усмешкой на губах, но затем вновь матереет и совладает с самим с собой. — А вы уйдите прочь. Сделаете только хуже, — Бражник рассекает воздух своей тростью и задает наконечником направление своим незаряженным акумам на несчастных людей. Нейтральные бабочки спешили подчиниться и выслужиться перед своим хозяином, вселяясь своим жертвам в хаотичном порядке в различные предметы. У доктора это оказались очки, у одной медсестры — карта пациента, у другой — стетоскоп. Три результата, приведшие к одному конечному итогу — мельтешащий персонал в гипнозе был словно погружен в самое настоящее вегетативно-овощное состояние. Он замыливает им глаза и разум. Одна вынужденная жертва того и вовсе валится с ног, пустыми глазными яблоками всматриваясь в абсолютное никуда. Этого хватит, чтобы вытащить Гарднера подальше от границ смерти. Где, наверное, вроде бы и хорошо, но не сейчас. Уж точно не в его шестнадцать лет.

— Усаги, — приоткрывая крышку часов, он вызывает квами, с которым они успели, вроде как, даже найти общий язык. Маленький зайчонок материализовывается на циферблате, и с малой долей страха всматривается на Бражника своими большими глазами, прижав к своей голове длинные уши. — Помоги ему. Измени поток времени. Сделай крепче и сильнее, — однако, вероятнее всего, Усаги не планировал делать что-либо вне пределах своих обязанностей, спасая мальчишку своими чудесными силами. — Но я... — Бражник заранее не принимает возражения квами, смиряя того ледяным взглядом, на что Усаги остается оценить предсмертье Эллиота своим практически экспертным взглядом и медленно подлететь к нему. — Хорошо, я попробую. Но это... слишком серьезная авантюра, Бражник. Ты понимаешь? — о, знал бы ты, Усаги, что авантюра и Адриан — две вещи идеально совместимые. — Его время еще не пришло, — Адриан деловито начинает подкручивать стрелки часов назад, активизируя силу талисмана и его маленького хранителя. — Если он выкарабкается, то... обязательно станет тебе хорошим другом, — отцепив капельницу и иглу от истощенных рук парня, Агрест вкладывает активизированные часы в холодную ладонь Гарднера, искренне рассчитывая на то, что у квами хватит сил и энергии привести бывшего Мальшанса в заведомо докритическое состояние. Бражнику приходится на это рассчитывать тоже.

проходи, друг мой, теперь нас двое. ты чувствуешь на себе этот взгляд?
слышишь ли ты её немой крик? это наш с тобой жуткий сон.

Предсмертные мольбы слышать страшно. Предсмертные мольбы слышать неправильно и жутко. Особенно когда слишком светлая душа мотылька запятнана чужой кровью, которая проливаться не должна была и вовсе. На твердом стержне Бражника появляются первые надломы еще тогда, когда он болезненно смотрит глазами Лилы в наполнившиеся горячими слезами глаза девушки напротив. Которая хотела лишь защитить мир в шкуре змеи и не дать слабину своим собственным мечтам. Которая совсем не хотела умирать и быть любимой нежными лучами солнцами над головой. А получила лишь полный выход из-под чужого контроля соперницы во всей этой вынужденной войне за талисманы и глухой удар побледневшего тела о мраморные плиты на проклятущей Площади Республики. Тогда Адриан Агрест под маской таинственного злодея в самой настоящей действительности, от которой хотел скорее проснуться в собственной постели и забыть кошмарным сном ( которых было десятки за последние дни и сотни за год без материнской улыбки в доме ), ощутил, как облажался по полной программе. Смена стороны под учтивые и давящие уговоры отца казались еще теми цветочками, которые можно было наконец сорвать и унести на чужую могилу.

И если с этим Адриан успевает смириться и поклясться перед всеми высшими силами в лице пресвятой Мадонны на церковных иконостасах искупить свою вину — не забывая отчитать Росси, конечно же, о наглом самоуправстве, о котором ее никто не просил, — то новых руин на кладбище своего сердца он права допустить не имел. Бражник тянет руку обратно к ладони Гарднера, не давая выпустить ослабевшим кистям волшебные часы из тонких пальцев, которые прижимает к линии жизни. Эллиот был совсем ни в чем не виноват — ни в том, что в этот злополучный день он попался Хлое на глаза, а та, вроде как, была и не против вылить на него добрую порцию помоев, чтобы дышалось легче; ни в том, что он поддался злым эмоциям взять над собой вверх и оказался легкой мишенью для следующей цели темной бабочки; ни в том, что организм невероятно слаб, чтобы после дарованной мощи, что течет у злодеев привычным и манящим для них наркотиком по венам, сердце его вконец не выдержало. Адриан смотрит на своего бывшего союзника и тянется другой рукой к его лицу, проводя холодной перчаткой от лба и выше, взъерошивая темные непослушные волосы. Будто старается утешить, сказать, что рано ему на тот свет отправляться, но упорно молчит, не срывая ни единого слова со своих губ — не хочется вызывать агонию в душе такого же подростка, как и он сам.

   <...>

Новый студент коллежа "Франсуа Дюпон" оказывается как минимум забавным человеком, у которого с чувством юмора и добродушностью, судя по скромному поведению, оказывается все в порядке. Адриан что-то успел услышать у одноклассников о пополнении в их нисколько не скромном школьном семействе — и если Буржуа, которая опиралась острым подбородком на его плечо в перемене между уроками и недовольно фыркала о том, что ей только новеньких здесь не хватало, была этому совсем не рада, то Агрест, который был доволен предстоящим новым знакомствам не просто потому, что он известная модель, у которого чрезмерно многочисленной толпе поклонников хочется взять автограф да прижаться поближе во время селфи, а просто так, что вроде как учатся в одном классе, был этому счастлив. Если же этот парень окажется нормальным и у него не окажется скрытой тени высокомерия, конечно же. Чем проще и добрее человек — тем легче и проще Адриану Агресту найти с ним общий язык. Несмотря на свои родословные корни, таких людей Адриан очень любил.

Его зовут Гарднер Эллиот. И он с Марса. Это действительно заставляет рассмеяться Адриана и Нино, но в этом смехе нет ничего зазорного — с этим парнем можно познакомиться хотя бы за то, что тот любит шутить. На очередное огрызку со стороны Хлои, Адриан лишь с обреченным вздохом закатывает полные зелени глаза и оборачивается в сторону своей подруги детства, которая с таким же недовольным видом принялась покрывать желтым лаком ногти, пока мадам Бюстье проводила новенького до его места: — Будь добрее к нему. Ты мне обещала, помнишь? — он прекрасно понимал состояние Хлои, которой и самой было не сладко, но ей было необходимо учиться раскрывать объятия окружающему ее миру. Без этого она совсем пропадет и даже фирменный юмор Кота Нуара в очередном спасении дочки мэра Парижа для разряжения обстановки здесь никому не поможет. Но после классного часа Гарднер сторонился всей их толпы. Будто бы боялся очередного косого взгляда на него и плохого брошенного слова в его адрес на безобидный вопрос. А поэтому Адриан уверенно встает из-за парты и по небольшой лестнице идет к самой дальней из них, протягивая руку с магическим кольцом на пальце своему новому однокласснику. Никто не должен быть одинок. И улыбается так по-доброму, приветливо. Впрочем, как и всегда. — Привет. Меня зовут Адриан Агрест. Будем знакомы?

   <...>

Сейчас же Гарднер Эллиот умирает. Быстро и совсем не по плану. Нет. Бражник клянется своим же талисманом, которого мимолетно касается пальцами и ведет по волшебным камням на броши, будто боясь, что те сейчас вот-вот треснут от тягучей тьмы кочующей по крови, что смерти он не допустит. Он наблюдает внимательно и пристально, как Усаги облетает Эллиота со всех сторон, шевеля длинными ушками считывает и обрабатывает полученную информацию, после чего, самому себе кивнув и промычав что-то под нос, резво вселяется обратно в раскрытые часы, сила которых обволакивает Гарднера приятным покрывалом света, которое мягко и так приятно, что никакие перины мира не сравняться с нежностью времени. Усаги дал ход сердцу назад и усиленно вытаскивает душу парня из темного небытия. А, значит, судя по ожившему писку приборов, оповещающих, что откаченное сердце приходит в норму, у них все получилось. Адриан Агрест позволяет себе расслабиться и помассировать виски подушечками пальцев, пока за окном расцветала лунная ночь. Скоро персонал больницы поднимет тревогу из-за того, что от талантливого врача и медсестер клиники не поступает никаких вестей, а, значит, пора раствориться мотыльком в полуночной пелене и уходить обратно к Габриэлю Агресту. Как он объяснит упущенный талисман ( который де-юре был в его руках и является одной из значимых побед Бражника ) Адриан не имел ни малейшего представления. Но он обязательно что-нибудь придумает, а Эллиота он не сдаст. Эти чертовы часы ему будут нужнее.

Взмахнув жезлом по по воздуху, рассекая его на части, он призывает нейтральных акум обратно к себе, которые верными спутниками окружают своего юного господина своим маленьким трио, готовые последовать за ним хоть в самое пекло котла вечности. Слышатся тяжелые, хриплые вздохи взрослых в халатах, которые, будучи слишком ослабшие духом и телом, пытаются подняться на ноги и пробудить себя ото сна, на что Бражник лишь кидает на них неаккуратный взгляд в сторону и скрывается за окном, ловко выпрыгивая с белоснежного подоконника прямо вниз. Он бежит через цветшие искусственным светом кварталы, забирается на крыши домов и бежит вперед — навстречу лунному диску на небосводе — пока не оказывается в своей же комнате, где он наконец превращается в самого же себя, давая своему маленькому квами передохнуть от этого слишком сумасбродного дня. — Мы сделали это, Нууру. У нас получилось!

числа посылают красоту, нам вспоминать часы, года, минуты, даты
мы друг друга чуем за версту, так я куда, куда, куда же я и ты? куда ты?

— Ничего, бывает. В Америке классно. Помню, как мы вместе с отцом приезжали туда на неделю моды в Майами, — Адриан Агрест улыбается своему новому однокласснику, в упор стараясь не замечать сквозь нее явно затянувшееся меж ними рукопожатие. Он ощущает, как Гарднеру непривычно; он ощущает, как Гарднеру здесь некомфортно, но он действительно старается привыкнуть к новой для себя обстановке. И кто, как не новые одноклассники помогут привыкнуть американскому ученику по обмену с цветущим и непривычным для французов именем ( кто бы говорил, Агрест, с твоим темным, черным пятном на родословной семьи ), которое, казалось, на языке ощущалось медовыми оттенками вкуса, прижиться к этой стране, к этому городу, к этому в колледжу, в которой бурлит своя тайная жизнь вдали от семейного дома?  — Слушай, если она тебя вновь начнет задирать, — слов и лишних жестов в сторону для них двоих не требуется, когда Агрест смотрит глазами цвета первой осенней травы в сторону смеющейся Хлое Буржуа в вечной компании своей подпевалы в лице Сабрины Ренкомпри, которые не смели задерживаться ни на минуту более в классе, уже мелькая своими спинами в дверном проходе. — То ты мне говори, хорошо? А лучше старайся не обращать на ее выходки внимания. Она хороший человек, правда, просто жизнь у нее далеко не сахарная вышла, — он удручающе пожал плечами, решая больше не заводить разговор прямиком в цепкие тернии семьи его подруги детства, которые касаются далеко не всех в этом классе. Даже самой Сабрины, которая, почему-то в этом уверен Адриан на все девяносто девять процентов, держится за Хлою исключительно из-за золотых нитей, обвевших запутанными клубками ее тонкие ноги, популярности. Хлоя Буржуа, на самом деле, так одинока, а пытается строить из себя невесть что.

— Кстати, мы тут с моим другом Нино, — Адриан Агрест будто по прописанному раннее сценарию оборачивается назад, ощутив на своем плече крепкую руку их местной звезды школьной радиостанции. — Собираемся в местный игровой центр, — о том, что Адриан собирается вроде как сбежать от надзора бесчувственного робота своего отца по имени Натали Санкёр и вечного себе на уме молчаливого Гориллы, он, конечно же, говорить не стал — напугать Эллиота своей жизнью по расписанию он всегда успеет, а вот умело соврать о дополнительных факультативах во ' Франсуазы Дюпон ' перед своими негласными надзирателями по воле Габриэля Агреста — с такой воззрившейся на него ответственностью — лишь по четным понедельникам в промежутке между двумя часами дня и двумя часами пятнадцати минутами дня, кроме первой и третьей недели месяца, високосного года ( хотя в последнее время отчего-то начинает казаться, что Натали начинает о чем-то догадываться, да вот только сообщать об этом папе и вставлять своим ледяным бессердечием палки ему в колеса не спешит ). Главное — успеть вовремя вернуться обратно к стенам учебного заведения до приезда его машины с тонированными стеклами со всех сторон. — Он находится в этом районе, неподалеку от коллежа. Не желаешь к нам присоединиться?

   <...>

Дни проходят как-то совсем муторно и нелепо. Лучше бы они совсем выветрились из памяти бесследно, будто бы их и не было совсем. Как этот засевший в голове запах медикаментов, капельниц, хлорки и смерти, которую он посмел так непринужденно, будто бы занимался этим все четырнадцать лет своей жизни, обвести вокруг пальца нитью шелковой. Белые роскошные стены его вновь золотой клетки убийственно начинают наскучивать. А ведь самое страшное, что с этим он действительно впервые в жизни он ничего поделать не может. Захотел перенять тяжкое семейное наследие на свои плечи собственноручно? Получай по полной, Адриан Агрест, со всеми вытекающими из этого последствиями. Как тебе лицезрение отсутствующим, бессмысленным взглядом своего школьного альбома, который до сих пор не рассыпался в труху из горьких воспоминаний об утраченном? Как хорошо, когда рядом находится горячий чай с жасмином и теплые руки мадам Санкёр, которая поддержит куда во сто крат лучше, чем родной отец, который был совсем недоволен поступком сына по добровольной сдаче добытого собственными силами талисмана кролика. Приходится сжимать брошь бабочки крепче, чтоб Габриэль, оставшийся недовольным плачевными результатами их тайной компании зла, не забрал его обратно себе ( а ведь так не хочется, ведь тот Бражник будет вновь по-настоящему опасен для всего Парижа, да и с Нууру он успели за такой короткий промежуток времени подружиться и найти точку настолько общего языка, что он собственными глазами видит искреннюю улыбку квами, обремененного вечным горем проклятия ). А Гарднер Эллиот вполне себе жив и здоров. По последним новостям, которые так усердно и заботливо до него доносит сплетница Лила, того уже выписали из больницы под облегченную улыбку заботящегося за сыном отца, который действительно его любит и отчаянно переживает за каждый его новый неосторожный шаг. Значит, Адриан не зря понадеялся на волшебство Усаги и он может временно спать спокойно и без всяких посещающих его светлую голову ужасных кошмаров, что были и будут для него отголосками правды реальной жизни. И ждать нового зова талисмана, который Бражник ( именно Бражник, никак не Адриан Агрест ) чует особенно чутко и остро. Магия мягка, легка на подъем, обжигающа и пахнет так всегда по-особенному. Непосвященным в тайны Чудесных этого никогда не понять.

Его вырывает из раздумий в светлой столовой чуткий голос Натали, которая аккуратно оповестила его, что в их особняк к нему пожаловали гости. Да и не абы кто, а сам Гарднер Эллиот, которого увидеть Адриан, разве что, планировал не скоро. Она его впустила в дом, так что огромного выбора у Агреста особо все равно не оказалось. Да и разве он бы смел выгнать его за порог после всего того, что произошло в больничных стенах несколько дней тому назад? Остается только невозмутимо вдохнуть, выпрямить спину и отодвинуть свой альбом с фотографиями куда подальше. Ведь Гарднер, кажется, пришел по делу ( боже, Агрест, прекрати так загоняться, ведь он совершенно ничего не знает ). — Кхм, хорошо, — он кивает новой Черной Кошке, которая пропускает Гарднера вперед и уже успевает предложить ему чая с местными французскими сладостями — кажется то, что он в Париже приезжий иностранец, не знает только ленивый. — Привет, Гард! Давно... не виделись, — с нелепицей в голосе он улыбается вновь, прежде чем кивнуть Горилле рядом с собой, тем самым отправляя того за двери столовой — с ним ничего не случится, его не похитят и не убьют. — Как дела? Слышал, что ты недавно вышел из больницы. Как ты себя сейчас чувствуешь? — пытается непринужденно начать разговор Агрест, подтягивая ближе свой остывший чай к своим губам. А когда его новоиспеченный друг начинает разговор, Адриан чуть им не давится, поперхнувшись от совершенно неожиданного сейчас почти что признания. Неужели он знает все?