...Страх смерти Марка долго не отпускает, даже мешаясь со стыдом. И неловкостью их обоих. Юноша, его спасший, кажется, вовсе не имел намерений попросту добычу отбить. Нет, вполне искренне и человечно желал помочь. Но явно не знал толком, что делать и говорить Посланнику Смерти, что выглядит подростком, почти еще ребенком. Что говорить этому существу, что так откровенно поддается эмоциям, боли физической и моральной.
— Ну, ладно тебе, не переживай, — неуверенно бормочет юный демон, и Жнец стыдливо пытается успокоиться, привыкнув за годы максимально по возможности сдерживаться в проявлении любых чувств. Что мать, что наставник всегда были с ним строги, и он никогда не любил приносить проблемы, хотя это было очень трудно. Марк просто кивал немного судорожно, вытирая окровавленные губы рукавом черного джемпера и пытаясь хоть как-то взять себя в руки.
Страх Смерти держал его за горло всегда, кроме, наверно, момента тогда на дороге, на руках Куртцберга: тогда было уже слишком больно и поздно, было понятно, что бойся-не бойся, все равно конец. Но потом все же всякий раз Энсиэлю до озноба и тошноты было страшно и горько собирать души умирающих. Хотя по сути, по сей день он так ни одной и не собрал, а лишь наблюдал со слезами ужаса за тем, как всю работу выполняет наставник [и потом получал выговоры и угрозы быть наказанным как полагается наказывать бестолковых негодных маленьких паршивцев]. Особенно, когда они еще были в сознании и не могли видеть его, зато умоляли, порой неслышным шепотом, помочь им. Спасти. Даже если рядом и не было никого.
Особенно ужасающим был "первый" раз, по сути, оборванный другими магическими силами. Ведь тогда его чуть не вынудили забрать в Хранилище душу... Адриана Агреста.
***
С его собственной гибели прошло всего-ничего, два месяца или чуть больше, а его все упорно натаскивали, даже толком не давая времени смириться и осознать то, кем он стал. Никто не был с ним доброжелателен, его робкие возражения пресекались взглядом ледяной ярости и усталого раздражения и разочарования. И он замолкал, всякий раз боясь, что ему сейчас дадут пощечину или дернут за волосы или что угодно. Он все молчал и опускал голову, выражая покорность и смирение. У Смерти и у ее посланников нет и не должно быть времени на сантименты. Смерть лишь сила баланса.
Вот только Марку было всего четырнадцать, а иногда словно меньше. И он и так-то никогда толком не имел нормального детства. И в свои злосчастные четырнадцать послушный мальчик совершенно не мог понять, зачем, почему и за что его сделали вот этим. За какие грехи его руки ныне - ледяные и вечно замерзшие, за что они теперь - одна из множеств пар рук у Смерти. Он ведь всего лишь почти что маленький слабый пугливый ребенок. И его судьба теперь - видеть множество глаз умирающих. А в них - страх и мольбу о пощаде. А еще видеть и слышать мольбы близких умирающего. Марк не мог представить, как ему справляться с этим, с этой горечью. Ведь это все намного хуже, чем умирать самому... Но это он понял даже не в этот день, нет, чуть позже. А тогда...
Тогда Адриан Агрест так неожиданно был аккуратно возложен на каменную постель, без простыней и подушек. Лишь самые разные цветы, целые да оторванные лепестки, лежали вокруг него. Он был погружен в сон без сна, смерть без смерти. Марку сказали, что он должен довести дело до конца, отделить душу бессмертную от тела бренного. Первая практика. Он лежал там, его "выловили" во взрывной волне и привезли в штаб Жнецов. Адриан, как Марку сказали, принес в жертву себя, чтобы свершить ритуал с наибольшим количеством камней чудес, забрав у всех, у кого смог, лишь бы прекратились эти войны за могущество и силу. А Энсиэля теперь жестко толкали в плечи, в спину, дав в руки зонт с длинным острым шипом, который полагалось вонзить в самое сердце. Но Марку было так дурно, что он бы скорее себе Косу воткнул, лишь бы не отбирать ничью жизнь. Особенно Адриана, которого все так любили, который всего немного старше. Не то, чтоб Марк хорошо его знал и был сильно привязан, как многие другие: почти не знали они друг друга и казались по разные стороны баррикад. Фанатизм Энсиэля в свое время, как у многих парижан обоих полов, по мальчику со белокуро-золотистыми волосами и светло-зелеными глазами был крайне смутный и быстро прошел, хотя подзатыльник, пощечину с царапинами от кривого материнского маникюра мальчишка все же успел получить. Мадам Энсиэль вообще очень нервно относилась, когда видела, что сын редко рассматривает девичьи фотографии, а мальчишечьи куда чаще и дольше. Нельзя назвать было это даже тенью первой влюбленности Марка, но зато первым скандалом с мамой - точно. Марк тогда даже не понял толком, что это вообще было и за что.
Сейчас он стоял у магического ложа, переминаясь с ноги на ногу и несмело поглядывая на безмятежного на удивление "мертвого мальчика". Нет, конечно, пока Марк не сделал свою работу, мертвым Адриана Агреста назвать было нельзя, но... Зачем, почему?.. Месье Агрест-старший даже ведь жену уже вернул, себе и своему сыну. Так почему этот кошмар продолжался?.. Почему теперь война за камни чудес забрала еще одного мальчишку? И пусть Энсиэль погиб не от руки акуматизированного или какой-нибудь там взбалмошной Лилы Росси, но ведь тоже в военное время, когда весь город был в постоянной тревоге и панике.
- Я... йа не могу. Я не могу воткнуть это в грудь человеку, которого хоть немного знал, это же дико, - пролепетал, запинаясь, Марк, дрожа будто от лихорадки.
Наставник посмотрел на него с разочарованием и едва сдерживаемым гневом. Марк съежился и зажмурился, с грохотом роняя Новую_Первую свою Косу Смерти, почти задыхаясь от панической атаки. Пусть его накажут, пусть побьют, накричат, все сразу, но он просто НЕ МОЖЕТ. Наставник крепко сжал его плечи, до боли, и встряхнул, заставляя посмотреть на себя. Марк не сразу нашел в себе силы подчиниться, не мог слышать его голоса, потому что кровь и бешеное биение "мёртвого" сердца жутко громко стучали в висках, кровь прилила к лицу, пошла носам, попадая на губы терпко-приторным густым гранатовым соком - сопротивление своей сути у Жнецов, как он потом узнал, карается на автоматически_физическом уровне. Наставник держит его лицо обеими руками, сжимает подбородок, заставляя открыть глаза и посмотреть:
- Прекрати истерику, Мальчик! Ты только мучаешь себя и свое тело. Ему легче от этого не станет, а тебе тем более. Не хочешь так - попробуй по-другому. Жнецам доступна техника Поцелуя Смерти. Испробуй ее. Так или иначе, тебе придётся изъять эту душу из тела, чтобы мы могли ее упокоить. Иначе она будет мучительно гнить вместе с плотью, искривится и при перерождении человек новый окажется чудовищем.
Голос наставника - ледяной ручей, иглы вонзаются в горло, легкие и мозг, тон его не терпит возражений. Наставник впервые - и в последний раз - почти нежно и по-отцовски вытирает слезы со щек мальчишки, чьи ярко покрасневшие губы предательски дрожат. Марк растерянно и с чувством вины снова глядит на тело "спящего" невинно светловолосого юноши и на непослушных ногах подходит ближе, старается перевести дыхание. Ему так мучительно неловко. Что, если бы при жизни Агресту-младшему было бы до тошноты и жути п р о т и в н о? Лицо Марка пылает от смущения, и хотя глаза "жертвы" и так закрыты, Энсиэль свои закрывает сам тоже, склоняется над ним, робко и пугливо, дрожащей рукой касаясь его щеки с другой стороны лица, задевая торчащими как попало прядями темных волос лицо, на другую щеку капает слеза чувства вины и мольбы о прощении; собирается коснуться его виска губами, до смерти стесняясь, чтобы подарить упокоение, хотя краем сознания отчаянно протестует, ведь Агрест после всего пережитого пожить имеет право наконец как нормальный подросток, черт возьми!..
Его мольбы словно услышали высшие силы тогда - пришел Старейшина ангелов-хранителей, в сопровождении одного из своих учеников, и оба они были в белых рясах с золотисто-перламутровым отливом, на головы и лица накинуты капюшоны. В сопровождающем угадывался силуэт... ребенка, будто бы даже младше Марка. Но Энсиэль тогда почувствовал уверенность того, что это создание защитит Адриана Агреста от чего угодно, во что бы то ни стало, каким бы сам маленьким ни казался.
Адриана унесли, а наставник строго стиснул плечи Марка...
***
Сейчас, в руках Диппера Пайнса, еще немного всхлипывая приглушенно, Марк почему-то вспомнил именно тот момент. Диппер оглядел его лицо с дружелюбным интересом, и Энсиэль на какой-то миг смущенно отвернулся, опять краснея, но уже почти успокоившись и перестав плакать навзрыд.
— Поскольку ты явно не из этих мест, то не желаешь отведать местной еды? Например, блинчиков с кленовым сиропом. Поверь, ты не пожалеешь, — произнес Диппер, и Марк робко поднял взгляд. — У нас есть небольшой ресторанчик. Поэтому, голоден ты или нет, предлагаю смотаться туда, чтобы ты хотя бы раз в своей вечности попробовал американскую кухню. Заодно расскажешь мне, что сюда тебя привело — не думаю, что в Гравити Фолз ты оказался просто так, Марк, — продолжил спаситель, и Марк удивленно моргнул. Когда этот юноша успел узнать его имя?.. Диппер ещё чуть сильнее сжал его плечо, и в следующий миг они оказались во вполне уютной кафешке, прямо на диванчиках. Марк округлил глаза и рот, растерянно озираясь.
— Насколько я правильно понял, ты из Франции, не так ли? Знаешь, я вижу, что ты в свое время погиб от удара с машиной и одним очень знакомым для меня чувством на сердце, — продолжил Диппер, и Марк едва заметно вздрогнул, краснея еще больше. Но ответить он не успел.
Диппер с помощью еще одного фокуса заставил дверной колокольчик звякнуть благо до этого в помещении никого не оказалось и их телепортацию никто не видел. Официантка несколько недоверчиво покосилась на силуэт Марка, когда Диппер делал заказ, но ничего не ответила, лишь кивнула и ушла. Люди не могут видеть и запомнить лица Жнецов, если только те пришли не за ними конкретно. Картинка эта моментально стирается. Это было достаточно неловко. Но зато Энсиэль перестал всхлипывать. Кое-какие раны на его теле еще остались и достаточно больно ныли и горели, но он это стоически терпел, лишь чуть слышно изредка шмыгая носом. Когда она ушла, Пайнс продолжил спрашивать:
— Так что же тебя привело в Гравити Фолз? Забрать чью-то душу или же по какому-либо другому делу?
Марк несколько ошарашенно и смущенно поглядел на любознательного молодого демона. Он спас Энсиэля и не собирался ничем угрожать. Так что ответить на его вопросы казалось Жнецу вполне нормальным. Вспоминая Ната [помня о художнике с теплом на сердце и без того], Марк с неуверенной улыбкой чуть хрипло ответил:
- Сп-пасибо, чт-то помогли мне и не п-позволили уб-бить. Было ужасно ст-трашно и б-больно как никогод-да. Д-да, я из П-парижа. К сожалению, я не мог-гу видеть его и касаться часто. Иначе я навлек-ку на нег-го черную к-карму и он скоро окажется в сп-писках. А я хочу, чтоб-бы он пожил наконец нормальной жизнью. И д-долго. И чтобы взаимно полюбил... живого человека, который будет заб-ботиться о нем, - Марк сглотнул ком и снова тихо всхлипнул. - Меня послали в этот г-город, потому что тут пропали двое Жнецов. Похоже, их уб-били так же, каким об-бразом пытались убить м-меня, - Энсиэль испуганно зажмурился, все еще не в силах отбросить эти картинки и ощущения.
