ты всё ещё жив, а, значит, время ещё есть. значит, что-то было правильно, ты можешь успеть
открыться и засветить светом яркого солнца, что согреет наши души, когда мир качнётся.

— Спасибо за чудесный вечер в Вашей кофейне, мадам Мантгомери. Ваше овсяное печенье удалось на славу, — Адриан впервые за долгое время позволяет себе широко и искренне улыбнуться едва знакомому человеку, тепло родительского сердца которой хватит на нескольких брошенных детей в чужих городах и странах буквально с лихвой. Он замечает краем глаза краснеющего от стыда Аллана, которого с щемящей любовью на душе мать пытается затискать за щеку на глазах друзей, видит Клода, который откровенно над этим смеется, представляет Аллегру за своей спиной, что с особым трепетом прижимает к себе волшебную флейту далеких измерений к своей груди, на которых еще десять минут тому назад наигрывала чудесные мелодии и цветущих полях далекой Испании — и на душе Агреста становится спокойнее, проблемы отодвигаются на второй план, давая нервам незначительную передышку ( да вот только, чтобы восстановиться им полностью, нужно еще много и много лет ). — Если позволите, то мы к Вам будем наведываться почаще, чтобы Аллегра спокойно могла репетировать на Вашей сцене.

— Ох, милый Адриан, конечно! — от мадам Мантгомери веет сладостью мимоз и колокольчиков, когда она отрывается от своего сына, болезненно и слишком по-театральному поглаживающего кожу на тронутом материнскими руками своем лице где-то рядом с Клодом, что уже приготовил свой фотоаппарат на смартфоне в полную боевую готовность — запечатлеть школьного друга и товарища по команде в неловком положении является для него, кажется, приоритетной задачей номер один. — Друзья Аллана — мои друзья тоже. К слову, — женщина недолго мнется на месте, прежде чем сделать короткий шаг в сторону Агреста и опустить мягкие ладони на плечи солнечного мальчика. — Я знаю, что в Монреале у тебя никого нет из родных — мой сын часто говорит о тебе на семейном ужине после очередного трудового дня. И если тебе не с кем будет отмечать Рождество, то знай: двери нашей семьи всегда открыты для тебя.

— Благодарю, — Адриан Агрест действительно тронут до самых тончайших обледенелых фибр души горячим пламенем свечи. Несмотря на то, что в Канаде он ощущает себя беглым преступником собственных страхов и мечт; несмотря на то, что Монреаль встретил его ноябрьским дождливым холодом среди вечно промерзлых гор и вершин; несмотря на то, что священная сила бабочки ощущает запах гари адской и ее хозяину ничего не остается иного, как сражаться за жизни человечьи под обличьем Бражника под добрый дух новоиспеченной Квинтик Команды, которую предстоит только учить и учить — все это совсем ничто, в сравнении с тем, что его здесь приняли, как родного, заключая в свои объятья. А за Париж он все равно беспокоится. Причем настолько сильно, что обычно эти треволнения не скрываются с глаз квами, которые крохотными мошками летают вокруг своего хранителя по комнате в элитном небоскребе и не могут вымолвить ни единого слова для утешения. Знают, что сделают Агресту этим только хуже. И если бы Адриан знал хоть что-то, что там могло происходить — увы и ах, злодеи и героев французской лиги справедливости там больше не водилось, что могло бы зацепить орлиные взгляды ретивых журналистов из СМИ, которые во всю бы трезвонил на весь мир о том, что город может спать спокойно.

Зато канадских новостных лент о новоявленных защитниках Монреаля было хоть отбавляй. Да его загадочной личности посвятили даже целые блоги, как однажды сделала это Алья, пытаясь распознать в толпе прохожих свою единственную, неповторимую, лучшую в своей роли Леди Баг — только в этот раз таинственным героем в маске выступал почти неуловимый мститель Бражник. Но и это ему нисколько не помогло. Посланные сигналы ( о том, что он действительно жив и не является ничьей глупой шуткой черного юмора, и он бы с радостью вернулся обратно, но подписанный на полгода контракт связывает бедной модели руки, только раскройте глаза и посмотрите на него наконец, мама и папа ) из-за бесконечного океана были Францией не услышаны. Как бы прискорбно это ни звучало, но Адриану Агресту приходится и сейчас быть для всех распятым на кресте Иисусом Христом, который до сих пор не воскрес и воскреснуть не может, потому что не говори глупостей и положи трубку, иначе я позвоню в полицию за такие тупые шуточки, парень. — Хэй, Адриан, ты с нами? — из тяжких раздумий под первым канадским мокрым снегом его выводит нежный девичий голосок, который, несомненно, принадлежал их певчей птичке в команде — Аллегре. — Мы хотим с ребятами пойти в парк развлечений для продолжения праздника моей первой премьеры, так сказать. Ты как? — девушка хлопает своими голубыми глазами и тянет к Агресту руку, приглашая того на прогулку в их дружной компании.

Да, все они хорошо сдружились за последний месяц, проведенный вместе — пропахшие знаниями стены колледжа, массивные улочки Монреаля, от которых почти каждый божий день приходилось отваживать беду ( все они, в отличии от прошлого Агреста, знали о геройских сущностях друг друга и нисколько этого не стыдились — урок о ' сокрытии тайн от друзей ' Адриан усвоил надолго, и теперь является ярым противником всех этих секретов двойной жизни от близких и родных ему людей, как бы тяжело тем не приходилось признавать такие простые истины, по вкусу напоминающий застаревший деготь ) — но ему, все же, хотелось сейчас побыть одному. — Не сегодня, прости, — юноша в неловкости потирает свою шею. Он хотел прикрыть свою хандру и спрятать куда подальше, лишь бы не грузить эту тройку своими проблемами в этот прекрасный для флейтистки день. — У меня сегодня вечером фотосессия у господина МакГи. Велел не опаздывать, вот, — врет и не краснеет, но пытается глупо улыбнуться, но друзья, вроде как, даже верят, а поэтому становится не так уж все и дурно. — С меня шоколад, ты не обижайся только, — и он действительно глубоко в душе надеялся на то, что его единственные хорошие приятели в чужой для него стране его отпустят и оставят в таком необходимом сейчас одиночестве хотя бы на этот вечер. — Ой, да ладно. Мы все понимаем, — Харпер махнула расслабленно рукой и про себя посмеялась. — Увидимся завтра в колледже!

   <...>

Монреаль переливается вечерними огнями, а мокрый снег сменяется холодным дождем, когда город мельтешит в своей людской суете. Кто-то возвращается с работы и спешит в теплый семейный дом после тяжелого дня, кто-то спешит после томительной учебы в библиотеку перед самым ее закрытием, чтобы взять на ночь научную и художественную литературу — что то, что это помогает уснуть моментально, — а кто-то, чье имя по восстановленным документам Адриан Агрест — пытается добраться до съемной квартиры, чтобы уткнуться в подушку устало лицом и пролежать так до следующего дня. Потому что сил осталось буквально ни на что. Нууру, который пригрелся в кармане рубашки своего бегущего по тротуару юного мастера, смотрит на него своими большими глазенками и тихо вздыхает: — Надеюсь, что хотя бы сегодня в Монреале будет спокойно.

— Я тоже, Нууру, я тоже, но давай сейчас не об этом. Ох, простите! — он случайно задевает чье-то плечо и находит те самые доли секунд для того, чтобы остановиться и обернуться белокурой девушке, преспокойной выходящей из небольшой сувенирной лавки. Юноша хотел было уже улыбнуться ей, заявить о своей мимолетной неуклюжести и пройти дальше мимо, но тому остается раскрыть удивленно рот и распахнуть в свете окон глаза. Медовый взгляд и легкое касание руки, которые он помнит еще с далекого детства, пахнущего весенним цветом Парижа. Французское прошлое его наконец-то настигло. Пчелка, которая во время боя действительно оказалась с хрупкими, хрустальными крыльями за спиной, до которой еще месяц назад он не смог дозвониться, потому что мисс Буржуа нет дома — была сейчас здесь и рядом с ним, смотрела на него глазами неверующими, будто увидела перед собой восставшего из могилы живого мертвеца. — Хлоя?.. Ч-что ты здесь делаешь? — и даже не посмеет отдернуть боязливо свою руку из ее теплой ладони.

морозной сединой туман окутать небо жаждет, едва сквозь толщу серую мерцает злата свет
холодных сил возвышен флаг и тёплый разум страждет, разбить замок бы врат в тот мир тепла в котором нет

А Хлоя за это время действительно изменилась, даже слишком. Ее одежда не отличалась более пестротой ярких оттенков медового солнца, от ехидной в прошлом улыбки не остается ни малейшего талого намека на стервозность ( хотя в его присутствии она всегда позволяла улыбнуться себе искренне, по-дружески, как считал сам Адриан Агрест, но ведь весело проведенные времена во французском коллеже ' Франсузы Дюпон ' дали ему, негласному стороннему наблюдателю и вечной судье этой гражданской войны дочери мэра vs всего класса, чрезмерно много пищи для размышления ). Но ее родной голосок Адриан всегда узнает из тысячи даже под стеной из дождя и в завывающей снежной пурге. Как-никак, а все же единственная настоящая подруга еще с детства, которой было куда хуже, чем ему самому — без матери он прожил год, может, чуть больше, но никак не с малолетства. И сейчас, от настигшего его солнечного прошлого с ароматами горького плача в четырех стенах душной комнаты и цветущих деревьев вишни в Париже, хочется даже дышать сильнее и с огромным желанием бороться до конца за собственное счастье дальше и никакая мафия ему не станет для этого помехой. Демоны, катитесь вы обратно к черту, пожалуйста.

Агрест отходит от ступора, когда к нему кидаются с восклицательными возгласами в объятия. Он и сам не помнит в этой оглушившей его пелене счастья, как руки медленно обнимают Буржуа за спину и прижимают ближе к себе, когда носом он утыкается в длинные волосы подруги, которые, кажется, до сих пор пахнут его родным домом, а не промерзлой до костей северной Канадой. Ему становится так хорошо, что в упор не замечает витавшего вокруг них Нууру, а мысли об Обри куда-то постепенно улетучиваются, будто и не было их никогда и вовсе. Адриану Агресту все это кажется сном: вот сейчас он проснется в квартире в высотке, прошагает по прохладному полу босыми ногами под задорные крики квами, которые играют в игру из разряда ' кто последний долетит до кухни, тот отдает свой кусочек сладкого пирога всем оставшимся победителям ', а затем отправится сквозь ветер в колледж к друзьям, которые будут рассказывать о том, какая классная комната страха открылась вчера в парке развлечений и что зря ты, Адриан, вчера с нами не пошел.

Он на секунду открывает зеленые глаза, мысленно спрашивает Нууру о реальности происходящего, на что он лишь с улыбкой мотает своего головой, будто бы подтверждая, что все это — настоящая действительность, которую он наконец-таки дождался. — Может, Хлоя, может, — тихо говорит он своей подруге, обретая как-то совершенно неожиданно вновь дар речи опять. — Наконец хоть для кого-то я вновь стал живым, — наконец хоть кто-то убедился в том, что он — не проявление чьего-то неудачного черного юмора, а вполне себе настоящий, материальный и осязаемый Адриан Агрест, который помнит себя и свою смерть до последних минут вдыхаемого в легкие магии чуда. — Я обзвонил несколько месяцев назад всех вас, но ни один не поверил в то, что я жив. Тебя, мне сказали, не было дома. Никогда бы не подумал, что ты тоже находишься в Монреале, — а по поводу приглашения он старается долго не думать, лишь задумчиво обводя взглядом улицу вокруг себя. Он только-только обрел Хлою; только-только встретился с ней один на один на этих широких канадских улицах, на которых можно запросто потеряться, обретаясь в этой стране не годами и десятилетиями, а всего лишь жалкими месяцами; только-только коснулся своих грез по возвращению домой, и потерять которую вновь не имел никакого морального права. Они должны были держаться весь этот непростой для Чудесных путь вместе — такова воля судьбы еще с детства, когда они в среде золотых детей понимали друг друга с полуслова. Сейчас же ничего не меняется, от слова совсем. Только лишь время и их нынешнее местоположение с его прескверным положением дел. — Пойдем. Никогда не откажусь от наших круассанов с горячим чаем. Расскажешь мне, как у вас там обстояли дела в Париже? Как там мои родители и все вы?

Погода была мерзкая и противная. Мороз неприятно пощипывал кожу, а ветер постепенно усиливался до такой степени, что прохожие люди останавливались и пытались преградить ему путь к своим лицам ледяными ладонями без перчаток, стараясь затормозить на ровном месте, а не отбежать под давлением порывистого шквала на пару шагов назад. Вот-вот — и первый снег нахлынет на эту канадскую империю моды нежданным для всех событием. И если Адриан мог в любой момент времени вести в свои планы чит-код по обращению себя в супергероя, которому холод любой нипочем, то Хлою Буржуа, которая, увы, была сейчас лишена всех прелестей настоящего волшебства ( гребня пчелы при Адриане Агресте не было, ибо кто ж знал ), не спасет даже ее легкая, такая неожиданная для ее образа толстовка. Замерзнет ведь, уже видно, как дрожит от надвигающейся на Монреаль зимы, а все равно пытается этого не видеть, бедняга. Агрест на это вздыхает, кротко прикрывает глаза на секунды две, пока в голове рождается безумный, но все же неплохой план, как им выкрутиться из этой ситуации вместе и не дать этой храброй сердцем слечь на следующий же день с простудой и раздирающим горло кашлем ( сам ведь такой же ).

— Знаешь, у меня есть идея, как сократить наш путь. Идем? — и не ожидая ответа на свой вполне риторический вопрос, он берет Хлою за запястье и ведет мимо снующих канадцев по тротуару в глуби далеких темных переулков, в которых то и дело бродили уличные коты, в надежде найти себе теплое укрытие от этой промерзлой напасти. — Нууру, дай мне крылья! — герои температур не чувствуют. Герои должны использовать силу только во благо страждующим, а не именем собственных, никогда неумолимых интересов. И на этот раз он выходит в вечерний Монреаль не для того, чтобы спасти его от очередных бед в лице охочих до Камней Чудес демонов, не для того, чтобы о нем в очередной раз писали все местные СМИ о его и квантиков очередном подвиге против сокрытого зла в этой стране. Хотя бы просто для того, чтобы доставить свою подругу домой. А вот уж и метель начинается. Как вовремя. — Крылатый экспресс готов доставить Вас в любую точку мира, — он шутливо кланяется Хлое, чтобы потом взять ее на руки и взметнуть ввысь к массивным крышам и посмотреть по сторонам. — Ты только покажи, где ты живешь, хорошо? Обещаю донести быстро и без потерь, — и когда тонкая ручка указывает ему направление, он мчит со всех ног вперед. Ему есть, ради кого стараться. В конце-концов, горячий чай в награду и задушевная беседа о жизни — которая обещает, как ни крути, а быть волнительной — греет ему ожившую душу спустя столько времени, после дружбы с ребятами и новыми героями Канады в одном лице из колледжа, конечно же. Их заслуги перед ним все же забывать не стоит.

здравствуй, входи, садись, дверь закрывай, не стой.
чай будет не простой, передай по кругу другу.

Ему искренне плевать на то, что ему, вполне возможно, скажет Обри МакГи после долгих поисков мальчишки по всему залитому в огнях предпраздничных витрин Монреаля ( если его вообще спохватятся искать, в чем он был не слишком уверен, — такой обычный на публику Адриан Агрест, которого все поголовно обвиняют в откровенном и жалком плагиате лучшего Адриана Агреста из Парижа, не может представлять особого интереса даже для далекого друга семьи, который всего лишь хочет сироте при живых родителях помочь ). Адриану слишком сильно нравится видеть Хлою Буржуа вот так — рядом с собой, живую, осязаемую, такую же потерянную в чужом городе, где, в отличие от него, она хотя бы была рядом с матерью, за которой его верная подруга успела очень соскучиться, — он до сих пор помнит того самого мишку, впитавшего в себя все ее слезы еще в детстве. От нее до сих пор веет медом и волшебством — отличительный знак Квин Би, который Агрест помнит, кажется, еще с самой прошлой жизни, не утрачен Буржуа и по сей день, оставаясь даже в компании тишины без улыбчивой Поллен ( которая искренне желала видеть свою хозяйку вновь. надо будет отдать Хлое гребень при первом же удобном случае ). Апартаменты подруги полностью соответствуют богатому вкусу ее матери, — самого строгого критика в мире моды Одри Буржуа, — которая, судя даже по туфлям на любых показах мод, сделанных будто из самого чистого золота, которое только вообще существует на этом свете, любит роскошную вычурность даже в таких обыденных мелочах жизни. Но, несмотря на это, Адриану Агресту было здесь намного уютнее, чем в своей одинокой квартире в небоскребе, — здесь было теплее и светлее, здесь чувствовался отчетливо даже легкий взмах семейной руки матери и дочери по шторам, которые раздвигаются навстречу новому дню здесь не раз и не два. У Адриана Агреста не было такого даже при Габриэле, который, казалось, всегда думал исключительно о себе ( всегда о нем, часто о любимой мертвой для света жене, день и ночь — о том, как обрести семейный очаг вновь и воссоединить семью ).

В нагретом толстыми стенами и батареями помещении, Адриан с легкостью превращается обратно в самого себя, обращаясь к возможности дезтрансформации. Нууру с благодарностью смотрит на него, не спешит растворяться безграничной силой в броши — будучи свободным от оков самых настоящих злых поступков, квами чувствует себя чуточку раскованнее, поэтому думает, что последовать следом за Хлоей на кухню, надеясь обнаружить там что-нибудь вкусное ( даже древние духи любят вкусно поесть! желательно, что-нибудь обыденное из человеческой пиши, а не души проклятых супергероев ), где голодными глазами смотрит на ароматные пирожные. Нууру не видит, чтобы бывшая хозяйка пчелиного гребня была против, посему, получив от нее одобрительный кивок, налетает на сладости, сладко облизывая свой мелкий рот. После чего в кухню входит и сам младший Агрест, с неподдельным интересом осматриваясь вокруг себя, а на вопрос Хлои о выборе чайного сервиза, указывает на забавную черную чашку с забавной кошачьей мордочкой и треугольными ушками по бокам ( чего не отнять у него никогда-никогда, так это часть его неотъемлемого прошлого ). — Это из Франции? — спрашивает он, указывая на пирожные на тарелки, которые уж подавно успел атаковать довольный жизнью и сахаром в своем эфемерном теле Нууру. Учитывая все связи единственной дочери мэра Парижа, которые только и успевай набирать в одну кучу, — как тут же появляются новые, — доставка сладостей в этот же день с их малой родины на самолете прямиком курьером до двери не является для нее страшной проблемой. В отличие от него самого же. Сейчас. — Знаешь, в Канаде все такое приторно-сладкое. И они это прикрывают изысканными ремарками, якобы все сделано по лучшим парижским рецептам золотыми мастерами-кондитерами в сфере пекарни. У них лучше получается их выпечка — монреальская, но не наша. Я тебя как-нибудь свожу в кофейню матери моего знакомого — мадам Мантгомери готовит просто отменно! — он подхватывает пирожное уже будучи за столом, кусает и смакует сладость на вкус — такой приятный, сливочный, с оттенками карамели и ванили. — Точно, наши сладости. Спасибо, Хлоя, я очень сильно соскучился по таким вот мелочам. И по Парижу тоже. Особенно по нему.

Горестный вздох нарушает тишину апартаментов Буржуа, а сам Адриан ощущает дымку ностальгии перед глазами, пока по позвонкам беспардонно прокатывается волна волнительной горечи ( особенно когда ты желаешь знать правду о Франции после твоей кончины всю и полностью, но абсолютно не готов к последствиям, которые могут рухнуть на тебя с головой. с которыми ты, конечно, захочешь разобраться лично, но, увы, не сможешь, потому что ты для всех — труп в гробу с твоей именной могилой ), и, быть может, едва мелкую толику вину за то, что сейчас они оба находятся вдали от дома: один похороненный заживо, другая — по неизвестным пока что для Агреста причинам. Он чувствует на себе заинтересованный взгляд подруги, которая явно хочет знать правду что да как, на что Адриан лишь собирает мысли воедино, отпивает горячий и до чертиков вкусный чай из кружки, и начинает говорить. — Я совершенно не помню своей смерти. Точнее, я помню, но мои воспоминания даются лишь моими урывками, — Адриан поднимает глаза на Хлою, которые до этого были очень увлечены рассматриванием кружки, меняющей постепенно свой цвет с черного на белый. — Я попал в странное место. До сих пор не знаю, что это было, но меня судили за использование практически всех талисманов сразу. Мои судьи прекрасно понимали, что я не хотел никому причинить зла, — виновата была моя мама, которая захотела исполнить свои желания более быстрым для себя способом, — но именно моими руками я привел в действие весь этот сложный механизм с безграничной силой и подорвал чашу весов гармонии в мире. Кажется, приняв во внимание все эти факты, они и назначили мне приговор. Я оказался здесь, — на месте смерти одного из последних хранителей талисманов. И они попросили, чтобы я берег талисманы, как зеницу ока, давая мне второй шанс на эту жизнь.

Он вовремя замолкает, одергивает себя, чтобы ненароком не толкнуть подруге свои мысли о том, что за этой безобидной просьбой от суда духов стояла более значимая, учитывая все эти громкоголосые события, мелькающих на голубых экранах, мониторах ноутбуков и в пестрых заголовках ежедневных газет за происки неслышной ранее нигде и никогда монреальской мафи'; о том, что Чудесным вновь необходимо собраться всем вместе, навалять бока и спасти мир от очередных сил зла, несмотря на то, что подросткам хотелось только нормальной и спокойной жизни за просмотром старых частей мультфильма про Шрека с аппетитным поеданием вкусных сырных чипсов во время киносеанса прямо у себя дома. Вместо этого, он в мельчайших подробностях рассказывает о том, как тяжко ему пришлось в выживании чужой стране с минимальным количеством денег, снятых со счетов оставшихся карточек, которые семья Агрестов не успели ему прикрыть за ненадобностью. Где ему пришлось, чтобы хоть как-то прожить на первое время, прибиться к крылу местного модельера Обри МакГи, и дабы еще не лишать себя радостей обычной жизни, поступить в монреальский колледж, где никто не знает ни о том, что он был знаменитой на всю Францию модель, ни то, что он, вроде как, официально уже пару месяцев мертв; где он нашел хозяев для новых талисманов, о которых никто из парижан ранее не знал. В конце-концов, имеет же право Хлоя знать все даже в самых тончайших подробностях.